Ранним утром по мостовой Верхней набережной, которую, по слухам, собирались переименовать в Дворцовую, с грохотом промчалась карета. На ней не было гербов, кучер и лакей были одеты в дорожные костюмы, а не ливреи, по цветам которых можно определить, кому принадлежит карета. Одно совершенно очевидно — пассажир очень спешил.
В действительности же пассажиров было двое.
— Как вы могли так поступить со мной!
Вы, кого я считала своим отцом и защитником?
Глафира Алымова в нарядном платье из бледно-розового муслина куталась в теплую шаль, накинутую на красивые полные плечи. Напротив нее понурив голову сидел Бецкой. Он также был одет с особой тщательностью, грудь его украшала голубая орденская лента Андрея Первозванного, которую старик надевал лишь по особым случаям.
Не дождавшись от Ивана Ивановича ответа, который, впрочем, ничуть ее не успокоил бы, фрейлина Алымова взяла в руки листок со сломанной сургучной печатью, лежавший до этого у нее на коленях. Послание было подписано «София де Лафон», но каждая строчка свидетельствовала о том, что диктовал его Иван Иванович Бецкой.
Глафира получила письмо накануне вечером.
Она хотела выспаться, чтобы выглядеть отдохнувшей в день своей свадьбы, но обвинительный тон письма, так не свойственный ее бывшей директрисе, мадам де Лафон, не дал Глафире сомкнуть глаз. Даже надевая красивое платье, подаренное императрицей по случаю венчания, Глафира не могла выкинуть из головы отдельные строки. «Вы совершаете непоправимую ошибку, выходя замуж за Ржевского», «У вас, кроме меня, есть один друг, Иван Иванович Бецкой, и только ему вы можете доверить свое счастье», «Не разрушайте его жизнь, подумайте, во что превратится она, если не будет озарена вашим присутствием». Сколько раз Глафира слышала это из уст Бецкого! Один бог знает, чего ей пришлось натерпеться от своего «благодетеля» за последний год, прошедший после выпуска из Смольного.
Не получив от императрицы согласия на брак с воспитанницей более чем на полвека его моложе, Бецкой, буквально обезумев от любви, решил действовать хитростью.
Воспользовавшись тем, что Алымовой не интересуются родственники, он взял на себя все заботы, связанные с торжествами по случаю окончания ею Смольного института.
Заказывал платья из самых дорогих материй, даже купил не подобающие для столь молодой девушки дорогие украшения. Каждый день в Смольный привозили букеты цветов и конфеты для мадемуазель Алымовой. Мадам де Лафон пыталась намекнуть старому другу, что такие знаки внимания неуместны и что бедная сирота не должна привыкать к подобной роскоши.
Но Иван Иванович будто помешался и слышать ничего не желал о приличиях. Более того — после выпуска он пригласил Глафиру пожить в своем доме.
Момент был выбран как нельзя более удачно. За неделю до выпуска смолянок в родовой горячке скончалась дорогая подруга Алымовой, Наталья Алексеевна. Глафира потеряла не просто близкого человека, но и защитницу: великая княгиня обещала сделать Алымову своей фрейлиной, тем самым оградив ее от притязаний Бецкого. Узнав о кончине Натальи, Глафира потеряла интерес и к праздничным торжествам, и к своей дальнейшей судьбе. Поэтому уговорить погостить ее у давнего благодетеля оказалось несложно. Не задумываясь, как этот шаг отразится на ее репутации, Глафира прямо из института переехала к Ивану Ивановичу. Целыми днями она потерянно бродила по комнатам обширного особняка Бецкого, не желая никуда выезжать, в то время как Бецкой, достаточно разумный для того, чтобы не донимать девушку своими приставаниями, преподносил ей все новые подарки.
Спустя месяц после выпуска смолянок императрица вспомнила об «Алымушке» и, узнав, что та живет с холостым мужчиной в его доме, не на шутку разгневалась.
Но не на сиротку, расстроенную смертью подруги и так мало еще понимающую в светских приличиях, а на великовозрастного ловеласа, решившего запятнать репутацию Глафиры. Алымову тут же вызвали в Царское Село, ко двору, и без промедлений назначили фрейлиной императрицы. Но даже после столь откровенного неодобрения его действий Бецкой не оставил своих притязаний. Он заметил особое расположение Глафиры к известному поэту Алексею Ржевскому.
