И спустя годы в голове настойчиво звучит Гришин голос: «Сошлись атомы — разошлись атомы. Смерти нет». Его Мюнхгаузен поднимается на пушечное дуло по бесконечной веревочной лестнице — я верю Грише, смерти нет... А есть разлука.
«Ты так долго и сильно любишь человека, которого совсем не помнишь», — улыбнулся мне Гриша своими печальными глазами. Конечно, он все понимал.
Я преклонялась перед отцом, который погиб на Украине во время Великой Отечественной, хотя была тогда слишком маленькая, чтобы его запомнить. Не знала даже, где могила, на которую можно прийти. И Гриша провел целое расследование, отправил запрос в администрацию Запорожья, нашел уникального человека, который перевернул все военные архивы...
…Я не хотела уезжать из дома, куда должен был вернуться с фронта отец. Иногда мама видела во дворе чью-то тень и бросалась к двери… «Случались ошибки. И после извещения о смерти порой люди с войны возвращались. Я знаю такие истории», — говорила она мне. И я, увидев человека в военной форме, неспешно идущего по нашей улице, порой представляла: вот он подходит к подъезду, долго смотрит на наши окна… И я подбегаю сзади: «Это ты, папа?»
Оглядывается: «Люба! Как же ты выросла!» — конечно, он меня каждый раз узнавал, чувствовал родную кровь… Но солдат обычно поворачивал за угол продуктового магазина и не оглядывался. В послевоенные годы офицерам на улицах дарили цветы и говорили: «Спасибо». Когда мама объявила о своем решении снова выйти замуж, я свернула рулончиком два любимых платьица и убежала к брату отца. Конечно, меня быстренько нашли...
…Мы с Гришей шли по кладбищу, усеянному каменными звездами — памятниками. Сколько же их там было! «Уверенно направилась именно к тому надгробию», — заметил муж. А я действительно будто притяжение почувствовала: встала у одной могилы — слезы из глаз хлынули… И правда, среди других фамилий на «братском» камне — «Павел Кереселидзе».
Помню, все вокруг плакали, когда пришло извещение о смерти отца. Но только через десять лет мама поняла, что чуда уже не случится. Говорят, время лечит… А меня — не лечит. И вот уже 11 лет я продолжаю ждать: каждый день подхожу к дверям в надежде, что они сейчас распахнутся — и войдет Гриша, большой, шумный и очень родной.
— Как вы познакомились с Григорием Израилевичем?
— Гриша слал мне весточки задолго до нашей встречи. Первая называлась «Я — Рекс». Это был трогательный рассказ: немножко — про его пса, немножко — про мою собаку из детства, немножко — про нашего общего любимца Патрика… Я прочитала его в литературном журнале в Ленинской библиотеке, куда пошла работать после пединститута. Вскоре в гости пришла приятельница и вдруг...
стала от меня звонить Грише Горину. В другой раз я только легла в кровать с книжкой, — звонит соседка: «Я должна отдать Грише Горину деньги. Темно уже, пойдем вместе — здесь недалеко». Мне уже самой становится интересно: что же это за Гриша Горин, с которым так хорошо знакомы мои подруги? И мы идем в гости к автору замечательного рассказа «Я — Рекс»…
В его однокомнатной квартире с ходу удивил шкаф, доверху заставленный книгами. «Филиал Ленинской библиотеки», — усмехнулась я про себя, но хозяина квартиры зауважала. На этом фоне даже Гриша со своим ростом не казался таким уж высоким. И мягкая дикция сразу смазала его мужественный образ. Он стал каким-то своим и уютным. «В одном из прошлых воплощений я был пчелой, отсюда имею привычку неожиданно налетать на собеседника и много жужжать, пока тот не начнет нервно отмахиваться», — иронизировал над собой Гриша.
Вскоре мы случайно встретились на выходе из Театра Сатиры — он подошел ко мне: «Вы домой?
