В женихи для Верочки давно был выбран друг детства, нижегородский помещик Сергей Толбузин, и не вовремя повстречавшийся на ее пути семнадцатилетний студент, к тому же сочинявший «фривольные» романсы, ничего, кроме досадных недоразумений, принести не мог.
Услышав приближающиеся к двери шаги, Мария Аркадьевна Трубникова предупреждающе накрыла пальцы сестры своей ладонью:
— Варя, возьми себя в руки. Если ты им сейчас откажешь, они бог знает что натворят. Ты ведь знаешь Сережин характер. Да и Наташин тоже. А священника я найду, ты не волнуйся...
Варвара Аркадьевна в ответ только горестно покивала головой. Да, характеры племянника и собственной дочери она знала отлично.
Но лишь сегодня вдруг впервые задумалась, как же много у них общего. Под ледком ровных, спокойных манер как будто все время бурлила своенравная река, и стоило какому-то препятствию встретиться на пути, как осколки льда вдребезги разлетались в разные стороны. Многое, очень многое вдруг в одну минуту припомнилось Варваре Аркадьевне.
...— Тебе там нечего делать!
— А я пойду! Ну, мама, пожалуйста... Сережа такой мрачный в последнее время. Может быть, что-то случилось? И я должна знать...
Стоявшая перед матерью шестнадцатилетняя Наташа взволнованно теребила оборку гимназического фартука. Как обычно, едва вернувшись с занятий, она поспешила проскользнуть наверх, в комнату брата, но мать решительно перехватила дочь у лестницы.
Случилось...
Варвара Аркадьевна поморщилась. Да уж, конечно, случилось. Только Наташе вовсе не обязательно знать, что именно. И куда уходит ее двоюродный брат каждый вечер, ей тоже лучше не знать. Господи, да если бы Сергей взялся за ум, он уже давно мог бы получить место консерваторского профессора если не в Москве, так в Петербурге. Легко сказать — всего лишь третий в истории Московской консерватории студент, удостоенный Большой золотой медали. Для того чтобы добиться такого успеха, необходимо было отличиться сразу по двум классам: исполнительскому и композиторскому. И Сергею Рахманинову это удалось. Сам Чайковский, слушавший его дипломную оперу «Алеко», поставил ему пятерку с тремя плюсами.
Даже несгибаемый Зверев был тронут. Забыв обиды, прервал бойкот, длившийся три года, поздравил Сережу и подарил на память свои золотые часы.
«Алеко» тут же был куплен нотным издательством, а уже на следующий год поставлен на сцене Большого театра. Случай неслыханный! О девятнадцатилетнем Рахманинове тут же заговорили в обеих столицах. Его романсы и прелюдии шли в нотных магазинах нарасхват. Да сделай Сергей сейчас предложение Вере Скалон — и ее отец почти наверняка даст согласие. Верочке уже минуло восемнадцать, от женихов отбою нет, но госпожа Скалон в немалом смущении призналась Варваре Аркадьевне, что дочь о замужестве и слушать не хочет. Всем родным давно ясно, что Верочка ждет Сережу, а он...
— Тетя Варя, к ужину меня сегодня не ждите, я вернусь поздно, — спустившись по лестнице, Сергей быстро обнял тетушку, чмокнул в щеку. Наташу даже не заметил. Вся разом как-то поникнув, девушка торопливо ушла в свою комнату. А Варвара Аркадьевна, глядя вслед племяннику, нахмурилась. Ну вот опять... Ужинать, как видно, будет у своей цыганки. Куда только смотрит ее муж?!
Муж Анны Александровны Лодыженской Петр Викторович называл себя композитором, но что он сочинял, сказать было трудно. Большую часть времени он проводил не над нотными листами, а в компаниях, ресторанах, поездках по цыганским хорам, в одном из которых однажды и встретил Анну. Не долго думая женился и очень скоро так же легко забыл об этом, по-прежнему проводя время где угодно, только не дома, за рабочим столом.
Будучи непостижимым образом знаком со всей музыкальной Москвой, он точно так же, на бегу, кажется, в Большом театре, познакомился и с Сергеем Рахманиновым, уговорил ехать вместе к цыганам. Вскоре Сергей стал все чаще бывать у Лодыженских на Пятницкой. Не застав Петра, оставался ужинать с Анной Александровной, а вечером частенько отправлялся искать загулявшего Лодыженского по трактирам. Не найдя, возвращался обратно — утешать жену...
Злые языки давно уже судачили о странной привязанности Рахманинова к этому семейству, а над посвящением Петру Ладыженскому написанного молодым композитором «Цыганского каприччио» попросту смеялись. Но Сергей как будто не слышал этих пересудов. Господи, да Варвара Аркадьевна почти уверена, что и жалкое место преподавателя музыки в Мариинском училище племянник принял только потому, что от расположенного на Софийской набережной особняка рукой подать до Пятницкой!
Это тянулось уже не первую зиму.
И, конечно, ничем хорошим закончиться не могло: не в обычаях цыганок бросать своих беспутных мужей. Мудрая Варвара Аркадьевна в отличие от племянника отлично об этом знала. Вот только поговорить с Сергеем всерьез никак не могла решиться. Да и станет ли он слушать ее разговоры?!
Всю зиму 1895 года племянник как-то особенно подолгу пропадал вечерами. А летом в Ивановке вдруг с исступлением засел за работу. Верочка Скалон, которую Сатины не без умысла вновь пригласили погостить, напрасно ждала Сергея у открытого окна то с книгой, то с вышиваньем. А Наташа...
