Но, в сущности, знаю же: механизм отлажен… И будет работать бесперебойно… Ежегодно я получаю два-три миллиона дохода… Но часто сижу тут один в жутком унынии. Мне совершенно непонятно, зачем я живу, к чему все... И такое охватывает отчаяние!
Адриан Викторович молчал, поглаживая окладистую бороду и не зная, что ответить своему бывшему ученику. Лучше всего было откланяться, что он и сделал… …Князь подошел к окну.
Стояли чудесные дни Рождества 1897 года… На улице в свете газовых фонарей искрился легкий снежок, Нева не тронута льдом, и на ее темной глади сиротливо качался речной трамвайчик-финляндчик…
В глубине дома послышался звонок дверного колокольчика. Он никого не ждал в этот вечерний час, но визиту своей младшей сестры страшно обрадовался. Елизавета была счастливо замужем за графом Алексеем Олсуфьевым, отпрыском хлебосольного старомосковского семейства. Это наложило заметный отпечаток на ее характер: в Лизе совсем не было чопорности, свойственной холодным петербуржским дамам.
— Ах, душа моя, прости за неожиданное вторжение!— прямо с порога заговорила графиня. — Не хочешь ли ехать со мной в оперу — слушать Элеонору Дузе?
Знаю, Сеня, твое нерасположение к свету, но по пятницам у нас в театре отдельная ложа, и тебя никто не потревожит… Я же буду счастлива появиться на людях не одна, а то супруг что-то расхворался некстати…
…Они вошли в театр в половине девятого. Спектакль уже начался. Пожилой капельдинер проводил их в бельэтаж. На сцене сильно декольтированная прима и напомаженный статный тенор изображали что-то из итальянской жизни. Князь усадил сестру в кресло первого ряда, а сам стал в глубине ложи, оглядывая залу: как всегда, в театре было много знакомых.
Когда первый акт закончился, они спустились в партер. Прямо у рампы стоял невысокий плотный брюнет в гусарском мундире и что-то тихо говорил своей даме.
Графиня тут же направилась к нему, узнав в корнете графа Василия Олсуфьева, дальнего родственника мужа. Олсуфьев радостно улыбнулся и вместе со спутницей пошел навстречу.
— Мое почтение, тетушка! А! Ваше сиятельство, и вы сегодня здесь! Так сказать, покинули свой государственный Олимп!
Мужчины пожали друг другу руки.
— Позвольте познакомить вас с моей невестой, княжной Марией Павловной Демидовой Сан-Донато… Но только, ma tante, она не совсем хорошо говорит по-русски, поскольку выросла во Флоренции…
Пока Елизавета Семеновна обменивалась любезностями с княжной, Абамелек-Лазарев смог лучше рассмотреть южную гостью: лет двадцати, не более, по виду — настоящая итальянка, лишь глаза удивительного сине-зеленого цвета.
«В ней нет ничего неестественного, — подумал князь, любуясь застенчивой улыбкой девушки. — Будто прелестный образ с картины Россетти…» Ему вдруг захотелось, чтобы эти чудесные глаза посмотрели на него.
— Что же, графиня, вы не представите меня княжне? — спросил он по-французски. Почтительно взял и поцеловал протянутую тонкую руку.
Василий, довольный произведенным его спутницей впечатлением, произнес:
— Позвольте пригласить вас четырнадцатого января в дом моего батюшки на Фонтанку на обед по случаю нашей с княжной помолвки.
…На обед к Олсуфьевым князь не поехал, но из газет узнал, что помолвка состоялась. Впрочем, прессу читать ему было ни к чему: сестра Елизавета сообщила все необходимые сведения о княжне.
Мария Павловна родилась в 1877 году в семье Павла Павловича Демидова, дипломата и владельца Нижнетагильских горных заводов. Своим титулом герцога Сан-Донато Павел Демидов был обязан своему дяде, который, постоянно проживая за границей, приобрел виллу Сан-Донато вблизи Флоренции. Когда в 1870 году он умер, все его состояние перешло племяннику.
Надо заметить, наследник демидовских капиталов и герцогского титула был чрезвычайно красив. В молодые годы дня не проходило, чтобы какая-нибудь дама не призналась Павлу в нежных чувствах.
— Помнишь, Сеня, его маменьку— Аврору Карловну?
