Карета остановилась у ювелирного магазина Швейнцбаха, и коллежский асессор решительно шмыгнул туда вслед за шефом. Кража из великокняжеского дворца — совсем не то, что его прошлое дело, когда двое загулявших рабочих убили и ограбили сперва собутыльника-мастерового, а потом некстати подвернувшегося под руку студента духовной семинарии. У него появился случай выдвинуться, упустить удачу нельзя.
С Миллионной на Екатерининский канал, оттуда на Морскую, потом на Гороховую, в ювелирный магазин Янгфельда. Затем они объехали скупщиков краденого и как следует их припугнули: если камни уйдут из Петербурга, будут скрыты или распилены, можно лишиться всех прав состояния и пойти на каторгу — здесь замешаны такие люди, о которых нельзя говорить вслух! Но все оказалось напрасным: бриллианты нашлись в ломбарде, и того, кто их продал, владелец ломбарда никогда раньше не встречал: молодой, коротко стриженный, с усиками на кавалерийский лад и военной выправкой — на лакея он был совсем не похож.
Скорее на гвардейского офицера из хорошего полка...
Путилин рассудил, что вора следует искать среди обитателей Мраморного дворца, и огорошил хозяина ломбарда пренеприятнейшим известием: на ближайшие несколько дней магазин придется закрыть или передать дела приказчику.
Ювелир Антониади будет сидеть в извозчичьей карете напротив входа в Мраморный дворец и примечать всех входящих и выходящих. Как только появится тот, кто продал ему бриллианты, ювелир укажет на него полицейскому агенту.
Антониади клялся приставленному к нему агенту Жукову, что надежных помощников у него нет и это дежурство его разорит, но начальник сыскной полиции был неумолим. Приказчик кликнул извозчика, и пара отправилась к Мраморному дворцу, а Иван Дмитриевич Путилин поехал на службу. По крыше кареты молотил чахлый весенний дождичек, небо было серым, настроение — унылым. Он не любил дел, связанных с высокими особами: на них очень легко оступиться. Да и пьянящего не хуже дорогого шампанского азарта в его работе становилось все меньше. Хорошо иметь в платяном шкафу вицмундир с густым золотым шитьем, жить в большой казенной квартире, получать высокое жалованье и столовые деньги, пользоваться почетом! Но за это приходится платить: он больше никогда не наденет драную женскую кофту и галоши на босу ногу, не отправится на воровскую малину, в любимый отчаянным петербургским отребьем кабак, куда городская стража и обходом-то не заглядывает.
Да полно: им ли был тот молодой помощник надзирателя при Нарвской части, что брел к Лиговской заставе, кутаясь в невообразимое тряпье? Банда душила зазевавшихся горожан и казалась неуловимой, тогдашний обер-полицмейстер граф Петр Андреевич Шувалов, позже дослужившийся до шефа жандармов и начальника III отделения, выходил из себя. Пристав следственных дел при Нарвской части Прач, во владениях которого произошла большая часть убийств, был толст, одышлив, суетлив, с изумительной ловкостью вымогал у купцов взятки, а вот по полицейской части умел немногое. Дело вели стряпчий Келчевский да Путилин: после того как оно было раскрыто, Шувалов и Трепов обратили на него внимание и стали продвигать.
Откинувшись на подушки кареты, Путилин вспоминал, как постучал в дверь домика на шоссе, где, по его прикидкам, жили те, кто укрывал убийц, и попросился переночевать.
Его впустили за семь гривен и быстро признали за своего — беглого солдата, идущего в Питер на воровской промысел: напоили водкой, накормили дрянной селедкой и вареной картошкой и уложили спать. Перед этим Иван Дмитриевич побалагурил с хозяином, Павлом Славинским, разбитным мужичком с бегающими глазами, перемигнулся с его дочками Анной и Стефкой, выпил со Стефкиным любовником Мишкой Пояненом, дюжим финном с глазами ребенка. Ночью пришел человек, которого они звали Сашкой, и тут уже пошел совсем другой разговор. Лежа на лавке и притворяясь спящим, Путилин слушал, как хозяин торговался с Сашкой из-за одежды убитых извозчиков и спрашивал, куда тот сбыл их лошадей.
Сашка хотел было прибить Путилина во сне, но Павел и Мишка вступились за нового знакомого:
— Оставь его, это деловой из залетных... Он нашим будет.
Вскоре он выследил и арестовал всю банду, уйти удалось лишь Сашке. Он искал его, переодевшись нищим, и нашел в Вяземской лавре: там разбойника и схватили. Дело было громким, о нем докладывали самому государю. А вот история с парголовскими «чертями» огласки не получила. Оно и понятно: переодетые бесами отставные солдаты, грабившие проезжающих на загородном шоссе, отняли у него, квартального надзирателя Спасской части, часы и кошелек и не убили только потому, что случилось это в престольный праздник.
Он долго искал «чертей» и в конце концов взял их на живца: переоделся возчиком, на телегу под рогожи уложил дюжего унтер-офицера Смирнова, а городовому Курленко, хохлу, славившемуся в петербургской полиции невероятной силой, велел одеться бабой и спрятать под юбкой кистень. Четверо «чертей» налетели на них под Парголово, у сосновой рощи, в ход пошли дубины и топоры. Дело вышло жарким: двоих грабителей они сразу же сбили с ног, один удрал, остальные двое отчаянно отбивались. Курленко пару раз крепко досталось дубиной, но в конце концов «черти» не устояли — во время драки Путилин изловчился и набросил на одного из них аркан.
Этот разбой у парголовских «чертей» оказался последним. Они как раз заработали по шестьдесят рублей и собирались разбежаться по своим деревням, а вместо этого отправились в арестантские роты.
Какие у них были глаза, когда они узнали, чью пролетку остановили! Бедные, бедные «черти»...
Коллежский асессор Жуков и ювелир Антониади просидели в стоящей перед Мраморным дворцом карете и этот день, и другой, и еще один. А назавтра у дома Вяземского был найден новый труп, горло которому тоже перерезали от уха до уха, и он также был обобран. На следующее утро такая же находка обнаружилась на одиннадцатой линии Васильевского острова. Во время утренних докладов градоначальник Трепов смотрел на Путилина волком. Но тут произошло то, чего горячо желал коллежский асессор Жуков, — вечером четвертого дня Антониади вцепился ему в руку и закричал:
— Господин полицейский, вот он! Вон тот, с усиками и саблей! Теперь я могу вернуться в свой ломбард?!
Жуков взглянул и оторопел: у запряженной орловскими рысаками кареты стоял высокий гвардейский офицер в отлично пригнанном форменном пальто — выходит, бриллианты из оклада и впрямь выломал не лакей?
