Козаков впустил меня в свою жизнь! И что же теперь? Тут же снова выкинул?..
…В Нижнем я металась, как птица в клетке, в конце концов купила билет, приехала в Москву и поселилась у знакомой. Мне надо было самой во всем разобраться...
Но долго разбираться не пришлось. Все оказалось очень просто: у Козакова за то время, пока я сдавала сессию, появилась новая женщина, Вика. Они чудесно зажили вместе...
…Сказать, что у меня земля ушла из-под ног — ничего не сказать. Я чувствовала себя обманутой, преданной... Хотя разве мне что-то обещали? Ну позвал человек в Москву, чтобы жить вместе. А я и поверила, что это что-нибудь да значит... Дура. Беспросветная дура.
— В Нижний возвращались, обещая себе, что теперь никогда и ни за что про Козакова не вспомните?
— Да ничего я себе не обещала. Сил не было, все как в тумане. Просто понимала, что надо как-то жить дальше. Как-то выкарабкиваться. Но судьбе угодно было сводить нас с Козаковым снова и снова...
…Прошло два года, когда в моей квартире снова затрезвонил телефон и я услышала: «Привет, Кусенька, а я снова к вам приезжаю на гастроли... Встречай меня, пожалуйста...»
Ну, и конечно, «я снова один, я расстался с Викой, и ты знаешь, так все вышло... Просто в какой-то момент испугался и решил не портить тебе жизнь... Ну зачем тебе, такой молодой и красивой, старик... Очень хочу тебя увидеть...» И у меня снова завертелось все перед глазами.
Что делать? Уехать из города? Выключить телефон? Где скрыться? Где спрятаться? Что делать? Что?.. Надо ли говорить, что в результате в час прибытия поезда я стояла на вокзале Нижнего Новгорода? И совершенно по-идиотски радовалась: приехал! Все-таки приехал...
…Козаков с вокзала приехал в мою маленькую однокомнатную квартиру и прожил там пять дней. Это были самые счастливые дни в моей жизни...
Я готовилась к занятиям, а он ходил рядом: пил чай, ел бутерброды, точнее, так — хлеб с сыром, сыр ему было лень отрезать, и он его просто откусывал, одну за другой читал книги из моей библиотеки. В какие-то мгновения в квартире раздавался громкий смех Михаила Михайловича и потом хрюканье: у Козакова есть такая особенность — когда ему очень нравится книжка, он похрюкивает от удовольствия.
«Кусенька, ну поговори со мной...» — «Подожди немного, у меня госы, надо готовиться...» — «Ну Куся...»
Козаков вздыхал, отправлялся к моему письменному столу, брал листок бумаги и начинал писать мне письма. Причем очень обстоятельные... Он обожает писать и всю жизнь вел подробнейшие дневники... В тех письмах он писал обо всем — о своих чувствах, о нашем будущем, о наших детях... Даже имя для нашего сына выбрал — хотел назвать мальчика Ванечкой или Федей...
И в тот момент у меня в душе воцарился мир. Все стало как-то ясно и просто... У нас будет семья. Не важно, со штампом в паспорте или без... Но нормальная семья. И не только я люблю Михаила Михайловича, но и он меня...
Время испытаний осталось позади, теперь можно перевести дух...
Глупая я, глупая... Время испытаний было еще впереди. Испытаний, о которых я не догадывалась. Мне предстояло воевать с хитрым и опасным врагом — с его бывшей женой... С Аней, которая, даже оставив Михаила Михайловича, никак не могла позволить ему быть счастливым...
Это фокус, который по плечу только, безусловно, очень сильным личностям. Ани не было рядом, но она заполняла собой все пространство.
…Когда я получила диплом и приехала в Москву, в квартире все время раздавались ее звонки. У нее была куча поводов: дети, школа, деньги, снова дети... Сейчас я понимаю: воевать против бывшей жены, у которой двое детей от твоего любимого мужчины, практически бесполезно.
Страсть проходит, а дети остаются и тянут к себе все сильнее и сильнее. И соревноваться за любовь тут бессмысленно, все равно проиграешь...
Но вначале я не представляла масштабов катастрофы. Ну, звонит Аня и звонит, Миша сам с ней разберется... И Козаков до поры до времени держал удар.
— Но он не считал нужным скрывать, что о вас думает его бывшая жена, как это было после свадьбы...
— А он вообще никогда ничего не скрывает. Ему жаль тратить на это свою нервную энергию.
…С тех пор как мы расписались, Анины атаки, конечно, усилились. Студия у нас была небольшая, разойтись негде, и если я что-то готовила, а Миша читал, запахи, конечно, носились по всему дому.
При этом оговорюсь, если Козаков репетировал или читал пьесу, то жизнь в доме замирала. Ему обязательно нужен был зритель — и я садилась напротив его слушать.
Однако иногда мне доставалось, даже когда он просто валялся на диване или смотрел телевизор. Я принималась за готовку, а Миша бурчал: «Что такое? Что ты там варишь? Невозможно сосредоточиться!..» — «Но, Миша, не могу же я готовить ужин на улице...» Тут же в мой адрес неслось: и что я плохая хозяйка, и что вместо лапши лучше бы сделала сациви... и вообще, ему говорили... да-да, говорили, что от девчонки ничего ожидать не приходится... Кто именно говорил, можно было даже не спрашивать. Аня! Конечно, Аня!
— А вам хотя бы по телефону случалось с ней общаться?
— Пару раз.
