Ничего об этом не помню. Видимо, взрослые настолько правильно себя повели, что меня ситуация не коснулась вообще. Не могу сказать, что мне стало не хватать отца после их расставания. Родители много работали, и общения, как такового, вообще было немного. Я росла с ощущением того, что папа точно есть, но он в телевизоре. Поэтому никаких особенных переживаний не было. Меня устраивала история их знакомства, позже рассказанная мамой. Кстати, она всегда очень тепло и легко говорила об отце. Встретились они на съемках картины «Пропавшая экспедиция». Кайдановский поразил ее тем, что не участвовал в обычных для актерских экспедиций попойках, а все время проводил за чтением серьезных книг. Устроила и причина расставания — не сошлись характерами.
…Поначалу Кайдановский приходил меня навещать.
И я часто ловила себя на мысли, что… мне ужасно его жалко.
Уже появился Андрей Андреевич Эшпай, безумно влюбленный в маму, вскоре у них родилась моя сестра Маруся. Наша семья была большой и дружной. Плюс на праздники в доме собирались всевозможные гости, все происходило ярко и беззаботно. А Кайдановский являлся поздравить меня с очередным Новым годом, дарил подарок и уходил. Обычно я подолгу смотрела ему вслед из окошка. И контраст в детском мозгу был велик: тут — праздник и веселье, там — человек, который идет по темной улице абсолютно один. Я разглядывала отца до тех пор, пока ему не удавалось поймать такси. В тот момент мне и было его ужасно жаль. Только повзрослев, я поняла, что меньше всего он тогда нуждался в моей жалости. Скорее наоборот — у отца все было классно и так, как он хотел.
Папа прыгал в такси и наверняка мчался на какую-то тусовку. Кайдановский был не просто свободным художником, а абсолютно свободным. Но в детстве такие вещи еще недоступны для понимания.
А потом в нашем общении с отцом случился долгий перерыв. Меня время от времени дергали: «Позвони отцу». Ну, я и позвонила, когда мне было уже лет пятнадцать. Почему-то жутко растерялась и произнесла весьма глупую фразу: «Здравствуйте, я ваша дочь». В трубке повисла пауза. «Зоя, ты что, с ума сошла?» — своим фирменным голосом спросил Кайдановский. Я разрыдалась...
— А Эшпая вы сразу приняли?
— Не то слово! Когда я впервые его увидела — это был мужчина весь в белом, в смысле костюма.
Мама снималась у Андреича в фильме «Когда играли Баха» и взяла меня с собой на премьерный показ. Я тогда еще подумала, что никогда не видела второго такого элегантного человека.
Я понимала, что моей маме сейчас очень хорошо. Поэтому Андреич был принят мной без звука. Меня не покупали ни за красивые платья, ни за железные дороги, как часто бывает, оно просто — бац! — и сразу сложилось. Я почувствовала, что меня любят. А детей в этом смысле очень трудно провести, такие вещи — на уровне ощущений.
Однажды мама была в отъезде. Андреич привез меня к двоюродным сестрам, где мне предстояло переночевать. И что-то он задержался на чай. А когда собрался уезжать, я заявила, что еду с ним домой. Меня не остановило даже то, что назавтра он должен встречать маму и бабушку на вокзале, а значит, мне предстояло какое-то время оставаться дома одной (как уже говорила, я была страшной трусихой, и одиночество для меня было мини-подвигом).
Потом появилась Маруся.
И никогда (это не громкая фраза, а так и было на самом деле) я не ощущала разницы в отношении Эшпая к родной дочери и ко мне. Я поняла: вот оно — семья.
— Аристократично-артистическая семья. Ваше профессиональное будущее было предопределено?
— В профессию меня запихнули в полном смысле этого слова родители. Переходный возраст мне давался сложновато. Сомнения, недовольство своей внешностью, депрессии, жажда новых впечатлений привели к скитаниям, употреблению в подворотнях различных недетских напитков, дурным компаниям…
Я бушевала. Сначала мне казалось, что я некрасива. Мама и Андреич не начинали дня без дежурной фразы: «Зоя, ты отлично выглядишь!» Но почему-то не спасало.
Училась я через пень-колоду, в школу ходила, что называется, покурить. Поэтому сначала утонченная Евгения Павловна крайне неаристократично гоняла меня по квартире веником, а потом на семейном совете решили, что меня надо чем-то сильно занять, увлечь. Сцена же — отличное место, где можно орать во всю глотку и протестовать сколько хочешь.
Так, недоучившись год в школе, я попала в ГИТИС на курс к Борису Голубовскому. Это было такое театральное ПТУ после восьмого класса.
— За что веником-то получали?
— Там много за что было…
Кажется, у всех есть истории из юности, когда думается, что ты самый умный и хитрый и при желании обведешь вокруг пальца кого угодно… И спиртное родительское разбавляли водичкой, и с сигаретами нас ловили.
На шестнадцатилетие друзья подарили мне бутылку водки. Я, как приличная девушка, поставила это дело в шкафчик, где бутылка и простояла примерно полгода. Мне и в голову не пришло, что мама, оказывается, чуть ли не каждый день проверяет ее целостность. Выпили мы ее с подружкой.
История продолжилась вечером, когда мама пришла с работы. Контрольное открытие шкафчика — а водки чуть меньше половины бутылки.
