Стареющий английский джентльмен вздрогнул и проснулся. Он долго лежал в темноте, глядя в окно, где жизнерадостное апрельское солнце уже начинало освещать безукоризненный альпийский пейзаж. Вдали виднелись границы шале Clos des Mesanges, где, как он знал, двадцать четыре часа в сутки дежурит охрана и работают камеры слежения. Бояться, кажется, нечего — и все-таки Дэвиду Боуи было страшно...
Когда-то шале никто не охранял. Потом он потратился и установил дорогущую многоуровневую систему безопасности, как у Тони Блера.
Все-таки Боуи — один из самых богатых музыкантов мира, богаче только Маккартни, Джаггер с Ричардсом и, возможно, еще Элтон Джон. Но — увы — самая лучшая охрана не может уберечь от страшных снов, а Боуи вновь привиделся все тот же кошмар.
Он видел белую комнату с решетками, в которой раздавались чьи-то голоса, и себя, затыкающего уши. Потом начиналась страшная буря со снегом и дождем, которая помогала бежать от людей, мучивших его и издевавшихся над ним. Дэвид со стороны наблюдал за тем, как уставший худой человек бредет по обледеневшей дороге в сторону маленькой железнодорожной станции, и знал: он и есть этот человек. Боуи разглядел поезд — сначала далеко, потом все ближе и ближе, и видел его с какого-то очень странного ракурса — словно он положил голову на рельсы.
А потом понимал, что так и есть, и времени совсем не остается, слышал визг тормозов, обезумевшее лицо машиниста приближалось, в последний момент Дэвид пытался убрать голову с рельсов — и не успевал. Никогда не успевал...
Этот кошмар повторялся вот уже двадцать лет, почти без вариаций. Заканчивалось все одинаково: кроваво-красная мешанина на рельсах, душераздирающий визг металла в ушах, удушающая темнота.
Дэвид мог бы списать эти сны на свое безумное прошлое — все-таки почти треть жизни провел в бесконечном наркотическом угаре, так что присниться может и не то. Но сновидения пугали, потому что все происходящее в них когда-то случилось на самом деле.
Только не с ним, а с Терри Бернсом.
Широкая публика не подозревала, что у Дэвида Боуи есть сводный брат-шизофреник, не знала о том, что настоящее имя Дэвида Боуи — Дэвид Роберт Джонс. Псевдоним он взял в честь своего любимого ножа — «боуи». Когда-то Терри был его лучшим другом. Будучи старше Дэвида на десять лет, он на правах более опытного товарища рассказывал все, про что надо знать мальчику, — как общаться с девушками, как правильно дать в морду обидчику. Позже, когда Дэвид подрос, Терри открыл ему, что за стенами школы есть другой мир — где гремит рок-н-ролл и крутится вечная пластинка «Тутти-Фрутти». Вместо уроков можно посасывать остывший кофе на Карнаби-стрит, рассуждая про Керуака, битников и новомодный фри-джаз. Дэвид слушал брата раскрыв рот — пока Терри вдруг не начал сходить с ума.
Сначала это было почти незаметно: Терри твердил, что его жизнь катится к черту, все его ненавидят, он ничтожество.
Подобные приступы становились все более частыми, а потом Дэвид узнал, что Терри госпитализировали с диагнозом «шизофрения» и «маниакально-депрессивный психоз» и ближайшие годы он проведет в закрытой клинике, куда даже родным приходить можно только в определенные часы.
Дэвид навещал его, пока хватало сил — сначала часто, потом все реже и реже: Терри сидел на кушетке, смотрел на него глазами побитой собаки и спрашивал только: «Дэв, когда ты придешь еще?» Став начинающей рок-звездой, Боуи предпочел забыть о своем несчастном брате. Ему просто нечего было сказать Терри, который слышал голоса и верил, что все хотят его убить.