На моей стороне был и продюсер спектакля. А Миша Полицеймако, помню, каялся: «Зачем я ее тогда привел?!» Все думали, что мы реально расходимся…
С нами по соседству жил друг Марата Эвклид. Представляю, как он, бедный, от меня устал! Марат уйдет, а я кидаю камушки в окошко Эвклида. Он выглянет, меня увидит: «Ну заходи». Я к нему с бутылкой шампанского. А он отказывается: «Нет. Прости, не пью». И всю ночь поит меня чаем с пирожными. Эвклид, как мог, пытался меня успокоить: «Взгляни на эту ситуацию другими глазами, представь, как твоему любимому сейчас хорошо с этой женщиной». — «Не могу!» — «Смотри на это философски. Будь счастлива, оттого что он счастлив…» Но, если честно, мне это не очень помогало.
Эвклиду рано вставать, а мы все говорим, говорим, он тактично меня не выгоняет… Я не могла возвращаться в нашу пустую квартиру и часто засыпала у Эвклида на диванчике. Пару раз Марат меня оттуда забирал, знал, что я его другу изливаю душу… Я понимала, что Марат уже принадлежит не только мне, и боялась, что навсегда его потеряю…
— Марат предлагал вам разойтись?
— Нет, он не говорил: «Все, я люблю другую женщину. Давай расстанемся». Но я чувствовала — это все серьезно… Однажды я сама позвонила Маше. Представилась и попросила: «Позовите Марата». Она очень резко ответила: «Нет тут никакого Марата!» и повесила трубку.
— Может, надо было его маме пожаловаться?
— Роза Андреевна была не в курсе. Марат всегда скрывал от нее свои интрижки. Она была очень удивлена, когда спустя несколько лет в связи с историей с Навкой всплыла фамилия еще одной фигуристки — Маши Бутырской...
Как-то мне позвонил продюсер спектакля: «Я хочу, чтобы ты поехала с нами на гастроли в Ригу. Марат об этом тебе не скажет, скажу я: он хочет с тобой помириться». Нас поселили в один номер. Но примирения не получилось, он еще был с Машей… Она без конца ему звонила, он тоже. А я старалась отвлекать себя как могла. Мы с ним даже после спектакля ездили в разные компании. Если и разговаривали, то как чужие. Марат возвращался в номер в шесть утра, а я уже спала. Я вставала — он еще спал. Помню, мы даже сексом занимались, но это был странный секс, словно он был не со мной, а я не с ним…
Извращение какое-то!
Словом, три дня были мучительными. Закончилось все тем, что когда мы сели в поезд, я… выбросила его мобильный. Это получилось совершенно импульсивно. Марат вышел покурить, а я схватила телефон, который подарила ему Маша, и швырнула в окно. Он возвращается в купе: «Где мой телефон?» и начинает рассеянно шарить по карманам. «Не знаю… Наверное, ты где-то его потерял…» Помню, подъезжаем к Москве, а Марат и говорит: «Маша меня встретит», я внутренне сжалась: «Господи, а мне куда же бежать?» Но Маша его так и не встретила…
Потом был ее день рождения. И вот оттуда Марат вернулся очень расстроенный. Может, там он увидел своего соперника, может, Маша что-то сказала, не знаю…Но именно с этого дня они перестали встречаться.
Мне кажется, он вернулся ко мне во многом благодаря Бутырской. Она же знала, что я существую. Много позже я увидела в одном журнале ее интервью. На вопрос, был ли у нее роман с Башаровым, Маша ответила: «Но у него же была жена…»
А газеты, захлебываясь, продолжали писать об их романе. Помню, вышла газета с крупным заголовком: «Марат уходит от жены к Марии Бутырской». Мы с Маратом в это время поехали на фестиваль в Артек. А там вокруг все газету читают и на нас с любопытством поглядывают. Я под этими взглядами все время ежилась. Возвращаемся в Москву. Генеральный директор «ТРИТЭ» Верещагин вызывает меня и Марата на переговоры об участии в фильме «Турецкий гамбит». Сидим, беседуем. Смотрю, у него на столе лежит та самая пресловутая газета.
«Ну и что это? — смотрит он строго на Марата. — Никита Сергеевич сегодня в самолете прочитал. Вот мне занес газетку, страшно возмущенный. Как это понимать?!» Марат лепечет: «Да это «желтая пресса»…» А сам-то сидит все еще кудрявенький! Верещагин посмотрел на меня и по моему лицу сразу же понял, что это правда…
Марату предложили небольшую роль в «Турецком гамбите». А я стала работать на этом фильме администратором. Так что в первый раз я уехала от Марата на два месяца. В экспедицию в Болгарию. А Марат остался в Москве. Кстати, эта разлука пошла нам на пользу…
На съемках я очень подружилась с Гошей Куценко. Мы гуляли, много говорили. Гоша — большой ребенок, несмотря на всю его брутальность. Милый, добрый и отзывчивый. Он, естественно, знал о нашей истории и, как мог, старался меня подбодрить.
Марат приезжал в Болгарию на съемки.
Постепенно все стало налаживаться. В разлуке мы писали друг другу трогательные записочки. На одной из них Марат нарисовал себя и несколько детских фигурок: «Это я и наши дети…» Честно говоря, я не представляла себе, что прощу мужчину после измены. И здесь я поняла, что этот мой жизненный принцип рушится, что можно и простить, если любишь...
Наверное, спасением нашим стала моя беременность. Для Марата это известие было неожиданным. Оно его изменило. Марат стал бережнее ко мне относиться. Маме он долго не говорил, что мы ждем ребенка. Она увидела мой живот, который уже было трудно скрывать, и принялась нас упрекать: «Почему Марат скрывал? У нас принято сразу всем объявлять о такой радости».
— Марат сделал тебе наконец предложение?
— Нет.
