Все было замечательно! Концерты, гастроли, работа… Все сложилось воедино: и творчество, и любовь. Единственное, конечно, мы в ту пору перебарщивали со спиртным. Что было, то было. Но так уж заведено в музыкальном мире: сделал работу — обязательно надо по этому поводу выпить! А мне еще и курнуть… Это святая традиция — посидеть после студийной работы за рюмочкой, внимательно прослушать (раз сто!), что записали, и как следует обсудить, разобрать, прокомментировать.
— Кто из вас первым сделал шаг навстречу?
— Трудно сказать… Думаю, у нас сразу же возникла обоюдная симпатия, а потом все случилось само собой. Естественно и ненавязчиво. И очень красиво — наши отношения из чисто творческих перешли в любовные, сексуальные.
Любовь ведь такая штука… Захочешь в кого-нибудь влюбиться, а не получается. Должно провидение свести. Тогда все по-настоящему. Вот оно нас и свело… После «Рождественских встреч» мы были уже свои в доску. Я часто бывал у нее дома на Тверской, иногда ночевал. Мы полмира объездили вместе с гастролями. Она про себя говорила: «Я — твоя походная жена».
Когда Пугачева звонила, всегда говорила: «Челочка, возьми то, возьми это. Не забудешь, Челочка? Целую, Маша». Так «Маша» к ней и приклеилось… Я ее и сейчас Машей называю. Иногда шутя: «Марь Борисовна». Но это редко.
— А как тебя приняло окружение Пугачевой? Неизвестный музыкант…
— Неизвестный среди звезд, а среди профессионалов я был очень известен.
Что касается моей музыки, то там был такой порядок, что ни у кого язык, думаю, не повернулся бы назвать меня выскочкой. К тому же я никогда не обращал внимания на интриги, сплетни и досужие разговоры. Мне на это наплевать! Как я понимаю, и она меня представила достойным образом — вот Сергей Васильевич Челобанов, человек он талантливый, так что будьте любезны, господа, любить и жаловать! Тем более я никого локтями не расталкивал, чтобы занять местечко у Олимпа. У меня никогда не было намерений стать звездой. Я и петь-то начал случайно. На студии пробовали то одного, то другого — все не то, что хотелось. Я показывал-показывал, как надо, а потом и сам запел. Так и с Пугачевой само собой получилось. Не было у меня планов с ней познакомиться, она сама этого захотела. Жизнь все расставила по своим местам…
— На пугачевских застольях ты присутствовал?
— У нее дома часто собирались гости.
А я терпеть не могу все эти пышные бесконечные тосты. Каждый из гостей считал и считает, между прочим, до сих пор своим долгом облизать ее с головы до ног, облить патокой и лестью. И у кого лесть изящнее, пышнее и красивее, тот, как ему кажется, в ее глазах становится главным капельмейстером на этот вечер. Но все эти слова были настолько льстивые и лживые, что мне всегда хотелось встать и уйти. Как правило, я это и делал. Пока гости соревнуются в сладкоголосой лести, я быстренько заскочу в ванную, уколюсь, а шприц — под ванну. И обратно, как ни в чем не бывало, за стол, когда все уже выпьют и никто никого не слушает.
Прошли годы. В квартире Пугачевой, которую она отдала Кристине, затеяли ремонт. Вдруг звонит Маша и говорит: «Ты знаешь, под ванной целый склад шприцев нашли».
А что касается лести… Она — очень умная баба. Делает вид, что ей приятно слушать дифирамбы в свою честь, а что там в ее голове творится — на самом деле никто не знает. Мало того, она еще страшно хитрая! У нее уникальный ум, в котором собрано все лучшее из женского и мужского мозга. Такой редкий симбиоз из мужского практицизма и женской хитрости. Поэтому она такая великая, это точно!
— А наедине Пугачева какая?
— Классная! В те минуты, когда остается без зрителей, без свиты, она совершенно преображается. Это просто маленькая девочка, веселая, смешная и озорная, которая порой может и всплакнуть по-бабьи.
