Далее в том же письме — слова, написанные рукой Целиковской: «Наш коллектив приступил сейчас к большой работе над спектаклем «Мать» по Горькому и поэтическим представлением «Ленин». Этими спектаклями, задуманными как гимн Ленину, Партии, Революции, всем своим творчеством я отвечу на партийную критику... Для меня партийность — это прежде всего порядочность».
«Сегодня я вас не увижу — у меня нет сегодня жизни»
Людмила Васильевна знала, что надо писать чиновникам, чтобы театр не закрыли, она была опытной и мудрой женщиной. Казалось бы, общее дело сближает, но, вероятно, оно же выхолащивает отношения, лишает их романтики. Последнее из сохранившихся писем Любимова к Целиковской написано уже совсем в другом тоне: «1970. Милан. Дорогая мадам, зря обижаешься, письмо будет идти 3—4 недели, а я надеюсь, что ты прилетишь в Милан. Благодарю за писульки и звонок, хоть и с моралью и выговором. Пойми, что я работаю как лошадь, хотя и та бы издохла! Все крайне сложно, трудно. Якобсон весь в комплексах (Л.В. Якобсон, выдающийся балетмейстер и хореограф. — Прим. ред.), в мании величия, работать с ним невозможно, и т. д. Как вы все там живете, очень хочу домой. Тут мне не везет, то скрутила меня поджелудочная, вплоть до скорой помощи, только встал, разбил радикулит. Принял все меры, которые в моих силах, чтобы вы приехали... Ты могла бы звонить и почаще, не разоришься. Твой Маэстро! Р. S. Пользуюсь каждым случаем, чтобы тебе звонили, послал тебе записку из Рима, на ходу ее писал».
Однако они продержались в качестве пары еще несколько лет. А когда все-таки расстались, Целиковская глубоко переживала случившееся. Ей было уже за пятьдесят, и она больше никого из мужчин в свою жизнь не впустила. Хотя поклонники у нее по-прежнему появлялись и писали ей письма (они тоже сохранились в архиве). Незадолго до своего ухода Людмила Васильевна призналась: больше всех она любила Алабяна. А ее саму — Михаил Жаров. И поскольку рассказ об этой великой женщине хочется закончить все-таки любовью, а не расставанием, приведем единственную из сохранившихся записок Жарова Людмиле, написанную в 1943 году, когда Целиковской было всего 24 года: «Милая! Я не знаю, как это называется. Тоска, грусть, скорбь... Я не знаю. Я знаю только, что у меня нет покоя. Сегодня я Вас не увижу — у меня нет сегодня жизни».
