На сборе труппы в начале сезона 1950 года папа познакомился с моей мамой Ириной Махаевой, вольнонаемной актрисой Норильского театра. Она была приглашена туда с Урала на амплуа молодой героини. Актерский и режиссерский состав был блестящий — репрессированные из Москвы и Ленинграда. У меня сохранились пожелтевшие программки и газетные вырезки, написанные в специфическом «советском» стиле. К примеру: «Артист Г. Жженов хорошо исполнил роль шахтера Иржи, ставшего коммунистом». Или: «Молодой артист И. Смоктуновский неплохо справился с ролью арийца...» Шли там, как и везде, пьесы 30—50-х годов с их идеологией культа личности и чудовищным художественным уровнем. Например, в «Шелковом сюзане» благодарные узбеки вышивали прямо на сцене портрет вождя всех народов. Актеры сами потешались над тем, что играют. Но играли скрипя зубами! А куда было деться? К счастью, спасала классика. Список папиных ролей впечатляет: Астров в «Дяде Ване», Нил в «Мещанах», Горецкий в «Волках и овцах»... Потом ни в ленинградских, ни в московских театрах у отца таких ролей не было. А мама вообще стала настоящей звездой норильской сцены. И конечно, претендентов на ее руку было немало. Ухаживал за Ирочкой Махаевой и Смоктуновский. Не ссыльнопоселенец, а «вольняшка». Будущий гениальный Гамлет! Но мама выбрала «ссыльную морду»...
Увы, ни взаимная любовь, ни артистический успех не скрашивали положение зэка с паспортом «повышенной температуры». Климат Заполярья уносил здоровье. Полгода — полярная ночь, четыре месяца — день круглые сутки... Черная пурга. Морозы под пятьдесят. Наступает 1953 год. Умирает Сталин, «свинчивают» Берию. «Напиши ходатайство об освобождении от ссылки!» — убеждает Жженова молодая жена. Убеждает и «кум»-энкавэдэшник, к которому артист по-прежнему ходит отмечаться раз в месяц. Папа уже ни в какие ходатайства не верил, поскольку писал их без счета за долгие годы лагерей и ссылок. Но мамина вера сыграла свою роль. Общими усилиями бумагу переписывали раз двести, чтобы звучало идеологически выверенно и лояльно. А потом моя мама, рискуя собственной свободой, поехала с этой бумагой в Москву, на Лубянку. В итоге отца освободили. В 1954 году. Вторым в городе Норильске! После этого папа встал перед ней на колени и сказал: «Ира, я никогда не забуду, что ты для меня сделала».
