В их доме я появилась, когда сыновья уже давно вели самостоятельный образ жизни, Софии было одиннадцать. Мальчики были под родительским крылом до семнадцати лет, в это время как раз родилась Соня. Ярослав как-то упрекнул отца, что тот не давал ему тепла. О каком тепле он говорил? Тепло — это деньги? А я помню, с какими посылками и сумками с вещами Алла Львовна и Владимир Алексеевич ездили в Питер, где поначалу жил Ярослав с женой и детьми. Возили подарки и, видимо, деньги. Владимир Алексеевич едва оправился после сложной операции, которую ему делали в госпитале Бурденко. Ему заменили два клапана на сердце, после этого он стал инвалидом второй группы.
Однажды Алла Львовна, плача, сказала мне: «Посмотри, Лена! Он лежит под пледом, а его не видно...» Это было просто теловычитание...
Года три шла реабилитация. Через месяц после операции, закованный в корсет, он полетел в Екатеринбург играть спектакль. Тогда уже заболела его жена, срочно понадобились деньги, а их актерам платили не ахти какие. Откуда он брал на это силы? Не представляю. Вот поэтому у него периодически сбивался ритм и он снова оказывался в реанимации. И так раз, два, три, четыре...
Почему не сказать: «Спасибо, папа» — ведь он вернулся после операции с того света и работает снова как каторжный? Почему не навестить его, просто побыть рядом? Это им, инвалиду и умирающей матери, должны были помогать дети.
Ярослав выжигает землю между собой и отцом, вместо того чтобы протянуть руку. Сколько раз Владимир Алексеевич говорил:
— Хочу поговорить с Ярославом, — но каждый раз натыкался на ответ:
— Я не готов.
Неужели трудно понять, что твой отец одинок, ему нужны внимание и забота? Поговорить с ним по-человечески — вот и все! Но после всего этого ужаса возможно ли их общение в дальнейшем?
— Как вы познакомились с Владимиром Конкиным?
— Мне было лет тринадцать-четырнадцать, когда на экраны вышел фильм «Как закалялась сталь». Для нас, вступающих в комсомол, подвиг Павла Корчагина был настоящим примером. Мы плакали, глядя, как он, изможденный, босой, тащит на себе тяжелые бревна. На всю жизнь врезалось в память лицо Володи Конкина: буденовка, впалые щеки, горящие глаза...
Только сейчас, размышляя об этом, вдруг поняла, что в его крупных планах было что-то иконописное. Режиссер фильма Николай Мащенко как-то признался, что снимал «коммунистическую идею». Вот он ее и нашел. Володя Конкин был еще совсем мальчиком, когда пришел на съемочную площадку. Это была его первая серьезная роль. Но отдача была сумасшедшей. Съемки продолжались почти два года. Конкин спал в холодной казарме, его поливали ледяным дождем, режиссер запрещал его кормить, он снимался на грани голодного обморока.
