— Даже Рая знает, как быстро поймать мышей.
— Как?
— Загнать мышей под шкаф и быстро отпилить у него ножки.
Конечно, окончив школу, я захотела стать актрисой. Папа от кого-то в театре это услышал и спросил меня: «А ты не думаешь, что я могу запретить?» Он был категорически против. Но я впервые в жизни проявила строптивость и поступила по-своему, несмотря на недовольство папы. Это был бунт! Ведь не зря я была характером в него. Мама добровольно покорялась, а я, когда подросла, стала сопротивляться.
Меня всегда растили в строгости. «Рая, в десять быть дома!» — это закон. Если бы сейчас можно было спросить родителей, как они меня воспитывали, хором ответили бы: «Мы давали дочери столько свободы!» Я их понимаю: они желали добра, хотели как лучше. Помню, мне было уже за тридцать, а мама все обзванивала моих знакомых: «Я вас очень прошу, не приглашайте Раю. Вы далеко живете, а ей потом поздно возвращаться».
Отец всегда боялся переборщить с любовью, разбаловать дочку нежностями, подарками. Во всем должна была быть мера. Да и денег особых в семье не водилось — у папы была крошечная зарплата. Дедушка с маминой стороны помогал...
У меня было одно платье, которое перешили из мужского костюма. Я его носила лет пять — рукава три четверти больно врезались в руки. Одна пара туфель. Папа как-то привез из Афганистана дубленку. Она стоила там столько же, сколько у нас утюг, и сильно пахла овцой. В ней я и проходила первый курс в Щукинском училище.
Папа был педантом во всем. И мы должны были быть такими. Он никогда не опаздывал. И студентов, кстати, за это наказывал. План воспитательной беседы со мной писал заранее на листке по пунктам. А сколько времени тратил на то, чтобы повесить брюки на вешалку, стрелка к стрелке! В его «Волге» была идеальная чистота, не дай бог, фантик оставлю. Возмущался, что не мою «москвич», который он мне подарил. Я на нем шесть лет проездила, сколько раз лежала под ним, закручивая гайки. Помню, иду на свидание, а у меня в кармане пальто лежат запасные свечи.
Все мои романы начались в институте. Папа всегда с любопытством смотрел на кавалеров, которых я приглашала домой. Иногда проводил «профилактические беседы».
— Слышал, что у тебя с этим парнем серьезные отношения.
— Нет, что ты!
— Я бы не хотел, чтобы рядом с тобой находился такой человек.
Похожие разговоры происходили часто. Как все отцы, он ревновал меня к мужчинам. Только Сережу, моего первого мужа, принял как своего. А все потому, что тот умел соблюдать субординацию. У них началась настоящая мужская дружба. К тому времени мы переехали жить в квартиру Астангова на Ленинском проспекте. Михаил Федорович очень дружил с папой и называл его «мой мальчик». Вдова Астангова захотела, чтобы именно мы заняли их квартиру.