— Так скажу: мне редко нравится то, что делаю. Очень критично к себе отношусь и ничуть не кокетничаю, когда говорю, что не люблю видеть себя на экране. Более того, я и в зеркало-то не могу на себя смотреть, потому что созданный внутри образ совсем не соответствует реальному. С кино похожая ситуация: видишь на экране не совсем то, что играл. Я никогда не смотрю дубли, потому что всегда буду собой недоволен, а просить повторить — не в моих правилах. Если кому-то нравится, уже хорошо.
На съемочной площадке каждого фильма оставляешь кусок жизни, но далеко не всегда жалеешь, когда этот отрезок заканчивается. Со мной такое было всего один раз — в прошлом году, когда с Сашей Коттом работали над сериалом «Последствия». У меня в этой очень жесткой мелодраме (зрителям еще предстоит ее увидеть) главная роль — человека, которому поставлен диагноз «неоперабельный рак мозга» и которого ждет скорая смерть. Заинтересовала сама тема: финал жизни, необходимость здесь и сейчас проанализировать, что ты сделал или не сделал, и успеть исправить хотя бы некоторые ошибки. Сильный сценарий, замечательный режиссер, с которым очень понравилось работать... Первый раз в жизни я жалел, что завтра не будет съемки.
Саша: А у меня такое было после обоих сезонов «Родителей». Когда закончились съемки первого, я вдруг поймал себя на ощущении, что не знаю, как жить дальше, — настолько сроднился с членами телевизионной семьи. К счастью, не застрял в этом состоянии надолго, но все равно был очень рад, когда спустя пять лет мы снова встретились.
Съемки второго сезона продолжались два месяца, примерно через неделю после их окончания я приехал по делам на студию и увидел, что наш дом-декорацию начали разбирать. Вся мебель уже вывезена, везде пусто. Минут сорок ходил из комнаты в комнату, трогал голые стены и никак не мог смириться с тем, что совсем недавно жил здесь, а дом был полон близкими людьми. Пока в отличие от папы отношусь к подобным вещам слишком эмоционально, но надеюсь, это пройдет.
Еще хочу перенять у него способность проще относиться к некоторым вещам. Если у меня происходит какая-то драма, я сразу сосредотачиваю на ней всю внутреннюю энергию, начинаю рвать волосы и бесконечно задавать вопросы: «Боже, как же теперь жить?! Что делать дальше?» В такой момент папа может подойти и сказать: «Сынок, ну ты чего? Расслабься, отпусти. Все будет хорошо». И ситуация сразу перестает казаться безвыходной. Не думаю, что папа научился этому с возрастом, — скорее давняя авария стала для него водоразделом, который помог отделить главное от второстепенного.
Я очень благодарен отцу за поддержку, когда в девятнадцать лет решил вырваться из материнских ежовых рукавиц и начать самостоятельную жизнь. Мама очень тяжело переживала мой исход из дома, пыталась призвать на помощь папу, чтобы вернул сына на место. Он ее успокаивал, а меня просил: «Ты хотя бы звони ей почаще, чтоб с ума не сходила».
