В кино оказалась случайно: в выходной гуляли с подругой, к нам подошла женщина. Она представилась ассистентом по актерам режиссера Бориса Бунеева, сказала: «Мы собираемся снимать фильм «Хуторок в степи» — о любви и революции. Ищем героиню, не хотите ли попробовать?» Я пошла, и меня утвердили.
Снимали в Одессе. На съемки вызвали мою маму — я же была несовершеннолетней, тринадцать лет всего, требовалось присутствие взрослого. Так мама благодаря мне впервые в жизни выбралась на море. И сразу на целый месяц!
При встрече мы опять обошлись без слез радости и объятий. «Учишься? — спросила мама. — Молодец, учись. Кино — тоже дело хорошее. Снимайся, раз позвали». Зато в свободное время с ней до одури загорали и купались в море.
Уже позже от маминых подруг узнала: когда фильмы с моим участием стали показывать в кинотеатрах, она в Алма-Ате плакала на сеансах, глядя на экран. Мама собирала все статьи обо мне, снимки из журналов, но своей радости и чувств дочке не показывала.
С отцом они наконец развелись, отпустили друг друга. Разменяли дом, мама получила от завода комнатку в общежитии, отец тоже где-то устроился. Мне он о себе не сообщал, лишь переводил какие-то крохи в качестве алиментов. Мама их копила за несколько месяцев, и когда набиралась нужная сумма, покупала новые туфли или пальтишко. Как-то отец увидел один из фильмов, где я играла, и через общих знакомых передал маме: раз дочка работает, денег на нее больше высылать не буду. Узнав об этом, я обиделась. Дело не в деньгах, пусть бы хоть открытку прислал — напоминание о себе. Но он же буквально открестился!
Потом подумала, что не имею права его судить, и для себя нашла такое объяснение: отец был очень гордым человеком. А те суммы, которые переводил на меня, — копейки, курам на смех. Но больше присылать он не мог, в его-то ситуации. И видимо, решил, что лучше вовсе ничего, чем такой мизер.
Последняя моя встреча с отцом произошла во время учебы в балетном училище. Помню, я стирала, забежали девчонки: там к тебе приехали, выходи. Спускаюсь на проходную в халате и вижу отца. Он сидел на корточках, как заключенные обычно сидят. На улице холодно, а на нем шляпа летняя, пиджачок драненький...
— Здравствуй! — говорит, а в глаза не смотрит. — Дай мне мамин адрес!
