На роль была приглашена Ия Арепина, хорошенькая блондинка с голубыми глазами. Но параллельно она снималась в другой картине, и ее не утвердили в Госкино. Совмещать работы не разрешали: срывался съемочный график, ломались планы, летели бюджетные деньги. А время шло. Вот тогда на площадке и появилась Майя Менглет.
Я не понимала, почему Ростоцкий ее утвердил. Началась война хорошего с очень хорошим. Две грудастые девушки отчаянно дрались за красивого парня. Правда, одна блондинка, а другая — брюнетка. Станислав Иосифович очень старался выжать из светской девицы некую духовность. А на экран лезла откормленная плоть. Сытая, благополучная, избалованная, Майя никак не могла заплакать. Ростоцкий ставил меня за камеру рядом и заставлял рыдать, чтобы партнерша наконец расстроилась. Иной раз у меня уже и слез не хватало.
От группы не укрылись ее особенные отношения с режиссером. Над ней тряслись, выстраивали каждый кадр и переснимали, переснимали, переснимали... Мной не занимался никто, хотя я была совсем неопытной. Если ставила ноги по-балетному, ассистенты вползали в кадр и били по ним палкой. Правда, Слава Тихонов проявлял внимание. Мы были в добрых отношениях. Но как только начинали работать вдвоем, на съемочной площадке обязательно появлялась Майя. Стояла и глазела на него. Однажды мне даже пришлось сказать: «Май, уйди, ты мешаешь». Она была влюблена в Славу и ревновала к нему. В какой-то момент на съемки явилась жена Тихонова Нонна Мордюкова: «Донесли, что у мужа здесь роман, хочу на нее посмотреть!» «Добрые» люди указали ей на меня. Но опытная и мудрая Нонна поговорила со мной и успокоилась: «Нет у Светки ничего с ним! Славка мой, и никому его не отдам!»
Слава переживал, что выглядит на экране как фрачный герой, мазал лицо сажей, радовался, что хоть руки его не подвели. Пальцы рабочие, натруженные. Тихонов начинал свою трудовую жизнь токарем, поэтому на экране старался жестикулировать, чтобы руки почаще попадали в кадр. Начальство очень удивилось, как это три не почвенных героя убедительно сыграли колхозников, и высоко оценило картину, внеся только одну поправку в финале. Пришлось переозвучить мою фразу: «Он на вид такой хлипкий, а обнимет — лифчик лопается». В результате на экране звучит так: «...а обнимет — сердце заходится!» Я очень вымоталась на картине и приняла окончательное решение перейти в режиссуру.
Через какое-то время ассистентка Ростоцкого передала мне сценарий «На семи ветрах». Его автор Александр Галич, известный драматург и бард, жил со мной по соседству в писательском доме на «Аэропорте». Сама я в этом районе обосновалась в 1996 году. Прочитала материал, мне понравилась роль врача, можно было придумать интересные и выразительные детали. Фантазия разыгралась, но когда мы наконец-то встретились с Ростоцким и я, жестикулируя, начала рассказывать о своем представлении героини, он смущенно перебил: «Знаешь, врача очень просит сыграть Кларка Лучко. Она так давно не снималась. Она стареет, а у тебя все впереди». И предлагает какую-то фитюльку, у которой даже нет текста. Для меня это были удар и обида. Я отказалась. Ростоцкий вздохнул и признался: «Светик, все понимаю, не обижайся. Но я так хочу увидеть вас в кадре вместе со Славкой! По ночам не сплю, помоги, прошу!» Я увидела его бледное лицо, услышала умоляющий голос и подумала: «Ну какая же ты свинья, Дружинина. Человек подарил тебе жизнь, а ты капризничаешь как последняя...»
