Несколько сцен снимали в реальном одесском СИЗО. Наши вагончики поставили в пространстве между двумя тюремными корпусами. Сидельцы у зарешеченных окон громко и предельно откровенно обсуждали выступающие части тела наших киношных барышень. И уж совсем неуютно нам стало, когда на площадку привезли обед. Комментарии по нашей трапезе были такими образными, что кусок буквально застревал в горле.
Несколькими месяцами позже Урсуляк позвал озвучить закадровый текст «Ликвидации», и после выхода фильма меня пригласили на «Ленфильм»: Алексей Юрьевич Герман, услышав мой голос в сериале, захотел попробовать на озвучании закадрового текста в своей уже смонтированной картине «Трудно быть богом». Я недолго думая покатил в Питер к гениальному режиссеру. Если бы знал, что меня ждет!
Чтобы в полной мере описать все мытарства, связанные с этой работой, надо обладать гением Булгакова и вспомнить его «Театральный роман». Дело в том, что при жизни «великого и ужасного» Германа на «Ленфильме» господствовал его культ. Утром меня встретила ассистентка и помощница режиссера Ольга. На безобидный вопрос, у кого сейчас снимаюсь, не без гордости назвал фамилию Михалкова...
За этим последовало остолбенение! Я в долю секунды понял, что большего хамства и наглости допустить не мог. Голос мгновенно побледневшей Ольги сорвался на энергичный шепот: «Никогда, слышите, ни-ког-да и ни при каких обстоятельствах не называйте эту фамилию при Алексее Юрьевиче. Это же так очевидно!» А поскольку для меня сказанное оказалось не совсем очевидным, она срочно очертила круг из еще нескольких «неупоминантов». Помню, что среди лишенцев почему-то оказался и любимый мною режиссер Эрнест Ясан.
Перед кабинетом Германа в небольшом предбаннике томилась в броуновском движении кучка поникших тревожных людей, оказавшихся избранными членами съемочной группы. Я был представлен им по очереди с перечислением всех званий, регалий и заслуг каждого. А затем дверь кабинета вроде бы сама собой приоткрылась, и вероятно оттуда последовал какой-то знак, потому что Ольга жестом пригласила меня внутрь, куда тут же бесшумно вслед за мной протекли все остальные.
Герман восседал с тростью в руках в середине большого кожаного дивана. Светлана Игоревна Кармалита — неизменная муза великого режиссера, помощница и просто жена — напротив за столом. Мне тоже был предложен диван, и я, поблагодарив, примостился на его краешке. Последовала пауза, во время которой члены группы выстроились по периметру кабинета. Представили еще раз, теперь уже — Самому. Некоторое время он пристально разглядывал меня в полной тишине, затем сказал: «Я думал, что вы не такой, а... совсем другой...»
