Обратной дороги в Воронеж не было, поехал с ребятами в Москву, но худсовету «Сатирикона» приглянулся лишь Саша Журман. Помню, стою в коридоре, думаю, что делать, и ничего не могу придумать. Мимо идет Константин Аркадьевич, видит мое растерянное лицо и спрашивает:
— Что случилось?
— Да вот, — докладываю ему, — в «Сатирикон» не берут, а возвращаться мне некуда: из общежития выгнали.
— Ладно, неси трудовую книжку в отдел кадров, скажи, что я распорядился тебя оформить.
Так я стал актером театра «Сатирикон». На тот момент у нас с Иришкой уже росло двое сыновей. Витюшка появился на свет еще в Таганроге, я работал на заводе. Когда жена забеременела, вопрос рожать или не рожать ребенка перед нами не стоял — конечно рожать! После армии был твердо настроен на полноценную семью. У нас появился Витюша. А младший, Иван, родился в Воронеже. Потянем ли мы двоих детей? Об этом совсем не задумывались. Мы были молоды, любили друг друга. Жили в общежитии, никаких блистательных перспектив перед нами не маячило. Я получал сто двадцать рублей — нормальную для молодого специалиста зарплату, у всех была такая. Никогда не отказывался от подработок, в Новый год «дедморозил», играл детские утренники, участвовал в концертах. Жили скромно, но не страшились трудностей. По тем временам все у нас было нормально.
Первый год в столице я провел один. Иришка оставалась с детьми в Воронеже, доучивалась. Жил у метро «Планерная» у однокурсницы на кухне, поднимался ранним утром и уезжал первым поездом, а возвращался последним, чтобы не докучать ее родителям. Когда жена с детьми приехали в Москву, театр, принявший к тому времени на работу много иногородних актеров, снял для нас несколько номеров в гостинице «Звездная». Держать в комнате плитку не разрешалось, но готовить, кормить детей надо. Договаривались с горничными, проводили их на спектакли, те в свою очередь закрывали на все глаза. Если варили детям кашу, распахивали окно и ставили плитку на подоконник, чтобы запах еды не будоражил ноздри гостиничной администрации.
Я устроился в Третьяковскую галерею, по утрам мыл там полы — хороший приработок для семьи. Получить место было не так-то просто, помогли знакомые ребята-реставраторы. В работе уборщика имелись свои неоспоримые плюсы: сколько выставок я посмотрел! Сколько потрясающих полотен видел в запасниках!
Денег все равно катастрофически не хватало. Случались дни, когда из еды оставалось одно яблоко. На всех! Вся тяжесть быта лежала на жене. Мысли о карьере она отмела, полностью посвятила себя семье, нашим сыновьям. Чтобы Ивана приняли в детский сад, я там «дедморозил». Чтобы Витю записали в столичную школу, Ириша пошла работать туда в столовую посудомойкой. Когда в школе узнали о ее образовании, попросили вести хореографический кружок.
Я же пребывал в эйфории, иллюзии, что делаю что-то большое и значимое. Когда становилось невмоготу: еды нет, дети голодные — просил ее «Солнышко, потерпи!» Верил, что впереди нас ждет только хорошее. Иришка плакала, но терпела. Однажды спросила:
