— Оком!
— А что папа там делает?
— Пишет и зачеркивает, пишет и зачеркивает!
Дома важные вопросы решались тоже как на заседаниях — устраивали семейные собрания на кухне: «Сегодня у нас на повестке дня Юлькина тройка по математике». Исключительная ситуация, потому что училась я хорошо, но родители считали, что должна быть лучшей. Папа предупреждал: «Если хоть один учитель позовет меня на разговор, то...» И я понимала, что этого и в самом страшном сне не должно случиться! Если приносила домой не самую хорошую оценку, папа мотивировал:
— Что, слабо выучить?
— Мне? Слабо?! — и я сжимала кулаки.
При этом родители не требовали от меня успеваемости во что бы то ни стало. Даже решили перевести в другую школу, когда поняли, что в первой мне некомфортно. Может потому, что я пошла учиться в шесть лет и поначалу очень сильно зажалась. Класс считался особым — туда попало немало блатных детей. То ли они так себя со мной вели, то ли я сама считала себя хуже других (хотя мама преподавала в той же школе, но папа запретил ей меня опекать). Я ни с кем не могла там найти общий язык и поэтому не хотела ходить на занятия. До истерики! Техника чтения была для меня пыткой — не могла произнести ни слова, впадала в ступор, хотя вообще-то читать уже умела. Расслаблялась только у мамы в кабинете после уроков.
Помню, как застала у нее высокого красивого одиннадцатиклассника, который в очередной раз получил двойку. Тогда тайно от мамы нашла журнал и стерла ластиком его плохую отметку. Конечно, она это увидела и дала мне люлей:
— Ты испортила журнал!
— Мне мальчика жалко!
— Он двоечник!
— Двоечник... Но какой красивый!
Вообще, я рано почувствовала себя взрослой: когда мне было четыре года, появился брат Андрей, за которым с семи лет уже заходила в детский сад. Однажды повела его домой и грохнулась в лужу. Он ржал как сумасшедший, а дома потом дразнил:
