Свой счастливый билет сестра вытянула в шестидесятые, отправившись в составе артистов Мосэстрады в какой-то небольшой городок выступать на местном празднике. Неожиданно в разгар концерта нагрянула делегация от Министерства культуры, в составе которой оказался кто-то из руководителей Центрального телевидения. Оле потом один из очевидцев рассказал, как замминистра заметил теленачальнику: «Вот ты все жалуешься, что некого показывать, смотри, красивая женщина, хорошо поет — готовая артистка, бери да снимай». Не успела сестра вернуться в Москву — звонок, приглашают выступить в музыкальной программе. В советские времена, если по телевизору артиста показали, он в один миг становился знаменитостью.
Семья Олей, что и говорить, гордилась. Мы бывали на концертах с отцом — он сидел и млел: его дочь, кровиночка родная выступает. И шевелил губами, подпевая. А сестра не кичилась своей известностью, не было в ней ни грамма зазнайства. Волевая — бесспорно. Но гордыни — «я великая певица» — близко не наблюдалось.
Воронец была хлебосольной, ее дом — всегда открыт. Готовить, правда, не любила. Суп, кашу — это еще могла. А если более сложные блюда — салаты, пироги или на стол накрыть, — созывались близкие подруги: Элла, Наталья Прохорчук, Алла Азарина, Ирина Бржевская.
Дружила Оля с Магомаевым, Синявской, Руслановой, Шульженко. Ольга рассказывала: как-то из Смоленска приехала ее мать Катя. Сидят, чай пьют. Вдруг звонок. Сестра берет трубку: «Лидия Андреевна? Я дома, конечно, заезжайте». Минут через пятнадцать является самолично легенда сцены. Катя всплеснула руками: «Живую Русланову увидела, теперь и помирать можно!» Смеялись над этой непосредственной реакцией и Оля, и Лидия Андреевна, и сама Екатерина Николаевна.
