Между тем на съемках «Белого солнца...» все складывалось неплохо. «Коле репетиции не нужны, — хвалил режиссер. — У него нет актерского образования, зато есть природное чутье». Меня практически всегда снимали с первого дубля, только крупные планы давались не сразу. Но понемногу выравнивалось и тут. На каждой сцене старались сэкономить дефицитную пленку, так что чем меньше было дублей, тем лучше. Из-за этого и некоторые трюки приходилось выполнять самим. Помню, надо было пройти по самому краю крыши высокой мечети. Камера снимала снизу.
— А если упаду? Тут же метров тридцать. И камни, — напрягся я.
Мотыль велел принести толстую веревку и заявил:
— Привяжем тебя за ногу. Если вдруг оступишься — вытащим. Не робей, ты просто обязан остаться живым, нам же еще кино доснимать!
Страховка, к счастью, не понадобилась.
Вспоминается и другой, не самый приятный эпизод, когда Абдулла закалывает Петруху. Мне под гимнастерку вставляли кусочек фанеры, и Кахи Кавсадзе бил штыком именно в него. Я закатывал глаза и «умирал». Сняли первый дубль. «Стоп! — недоволен Мотыль. — Петруха, почему молчим — в тебя же штык вонзают?! Ты орать должен!»
Во втором дубле я уже вскрикнул, но, видимо, недостаточно выразительно. А в третьем Кахи промахнулся, мимо защиты ударил. У меня искры из глаз, боль дикая. И я как завоплю! Хорошо хоть штык затупленный был, а то я на самом деле отдал бы концы.
Режиссер кричит:
— Молодец! Хорошо! Давай еще раз ори!
Понимаю, что больше такой боли не выдержу, прошу:
— Владимир Яковлевич, я отлучусь на минутку.
И бегом к плотнику из нашей съемочной группы:
— Боюсь, он опять промажет. Дай-ка мне фанерку побольше!
— Да не проблема, — говорит. — Сейчас все сделаем.
Он нашел широкий, во весь живот, довольно толстый лист, я его приладил под гимнастеркой и вернулся.
