Вскоре после съемок я женился. С Галей мы жили в соседних дворах, познакомились, когда мне было шестнадцать, а ей двадцать. И вот спустя пять лет показалось, что самое время создавать «ячейку общества». Через год родилась дочь Маша. А еще через полгода мы разбежались. Как говорится — не сошлись характерами. Бог его знает почему.
А потом в моей жизни начался черный период... Но тут я сам кругом виноват. С чего все началось? Я жил в комнате в коммуналке. Приходили друзья, то и дело устраивались посиделки, вино лилось рекой — ну да дело молодое... Как-то сосед приревновал свою девушку. Схватил бутылку, ударил меня в лоб, бутылка разбилась — и он «розочкой» ткнул в мою грудь — попал ровно в то место, куда Абдулла Петрухе штык вонзал. Глубоко вошла. Кровищи! Скорую вызвали, откачали.
Наверное, этот случай должен был послужить сигналом: Коля, пора завязывать. Но все продолжилось как раньше — компании, выпивка. Участковый приходил. Сначала читал нотации, а потом стал грозить:
— Упеку!
— А за что?
— Был бы человек — а статья найдется! — процитировал он известную поговорку эпохи большевизма.
И упекли... за тунеядство. Я действительно официально нигде не работал. С завода уволился из-за кино, а на студии работал по договору, то есть без записи в трудовой книжке. Когда съемок не было, сидел дома и ждал звонка с «Ленфильма».
Как назло, именно тогда в СССР объявили операцию по борьбе с тунеядством, выявляли злостных бездельников. По логике сажать меня было не за что, я же все-таки зарабатывал деньги, пусть и не регулярно. Но вот как раз логики в действиях советской правовой системы порой и не было. Судили как бы за потенциальные преступления, рассуждая так: раз человек на что-то живет, с голоду не умер, значит, ворует или спекулирует. Так что посадим-ка мы его, что называется, от греха подальше. В моем случае даже разбираться не стали. Участковый привел меня в следственный отдел, потом был суд, где никто не захотел выслушать, оттуда — прямиком на зону.
