В гибели Лены, мне кажется, виновата ее бесконтрольная жизнь. Она уже поселилась от нас отдельно, в Беляево. А поскольку имела привычку долго спать, вечно опаздывала на репетиции спектакля «Закат». Она с удовольствием выходила в массовке в Театре Маяковского. Ей нравилось, что на сцене рядом с папой играет. Кстати, в ГИТИС дочку Джигарханяна не приняли. До этого он устроил ее в театрально-техническое училище на костюмера, но она и его бросила.
Так вот, Лена попросила соседку разбудить ее на репетицию, выскочила на улицу и поймала «москвич». Молодой водитель подвез ее к театру. Они познакомились, разговорились, она сказала ему, что дочка Джигарханяна. Лена всегда это с удовольствием всем рассказывала — ей было приятно видеть реакцию окружающих. Потом они встретились пару раз. Были знакомы всего четыре дня...
Это случилось накануне Нового года. Я была в Норвегии. Юра Шерлинг ставил там спектакль, он был женат на норвежке и пригласил нас с Арменом в гости на Рождество. Джигарханян собирался отыграть премьеру «Заката» и приехать, я полетела раньше. И тут звонок: «Лена погибла».
В этот роковой вечер, как Армен потом мне рассказывал, они вышли из театра вместе. Лена попрощалась с отцом: «Меня ждут» — и села в какую-то машину. «Вроде парень с усами», — единственное, что успел заметить Армен. А наутро ему позвонили: «Вам нужно приехать в морг».
Странно, что она этого парня к себе не позвала, у Лены была отдельная квартира. Его родители, поскольку он жил с ними, стали искать сына. Их обоих нашли в его гараже. Машина стоит, и два трупа. Он сидит, уронив голову на руль, а она в дубленке лежит у дверей гаража, видимо пыталась выбраться, но не смогла. Надышалась. Такая трагедия... Лене было всего двадцать три года.
После похорон доктор сказал Армену: «Тебе надо сменить обстановку». И муж прилетел ко мне в Норвегию. Когда мы вернулись, позвонили родители погибшего парня. Он с ними о чем-то поговорил. «Ладно, как-нибудь...» — сказал в конце и повесил трубку.
— Кто звонил?
— Родители того парня. Вещи Ленины какие-то у них остались. Варежки...
И дальше он произнес страшную фразу: мол, эти люди к известности примазаться хотят! Они больше не звонили. А я, как всегда, не сделала никаких выводов. Даже представить не могла, что окажусь на их месте. «К известности примазалась» — теперь это и про меня...
Памятник дочери Армен заказал у известного армянского скульптора. Мы приехали в мастерскую посмотреть макет, мне он не очень понравился. Я спросила потом у мужа:
— А сколько он берет за памятник?
— Пять тысяч долларов.
Тогда это были хорошие деньги. Я спросила и забыла, а он моему молчанию придал совсем другой смысл. Раз она спрашивает, значит, денег жалко. Я поняла это по его следующей фразе: дескать, чтобы армяне не подумали, что он денег пожалел на памятник дочке. Получилось так — мол, может, и не стоило, но что люди скажут. Он повторил точь-в-точь слова своей мамы: «Армен-джан, надо дать девочке свою фамилию, что люди скажут!»
