Моя дочь рассказывала, что в детстве ее завораживала бабушкина комната — небольшая, нарядная, похожая на изящную шкатулку. Она обожала перебирать украшения Нины-большой. Там не было драгоценностей, все было простым и элегантным — таким же, как хозяйка. Она представляла себе, что танцующие принцессы из сказки братьев Гримм жили в такой же комнате.
Когда Рязанов звал: «Нина!» — к нему прибегали обе. Тогда он и стал добавлять к именам «маленькая» и «большая».
Сразу за их участком начинался лес. Туда вела небольшая калитка, на прогулке Нина-маленькая с Чонкиным носились среди кустов, Нина-большая с Эльдаром шли вместе, и дочь навсегда запомнила их силуэты на снегу — «Мы выходим вместе в снегопад...»
В 1990 году я закончил свой четвертый по счету фильм и Рязанов сделал мне неожиданное предложение — работать над картиной «Небеса обетованные» вдвоем. Доводы были такими: я гораздо лучше знаю ту реальность, в которой существуют персонажи будущего фильма — нищие и бездомные.
В чем-то это было правдой. Рязанова узнавал каждый владелец телевизора, он нигде не мог появиться незамеченным, и в силу этого обстоятельства некоторые стороны окружающей действительности были для него недоступны. Но я понимал, что дело скорее всего в другом: вышло так, что перед самым началом съемок Рязанов остался практически без съемочной группы. Люди, на которых он рассчитывал, ушли на другой проект.
Подробности неважны — они были вынуждены выбирать и сделали выбор. С Рязановым остался лишь замечательный художник Александр Тимофеевич Борисов (мне тоже повезло сделать с ним три фильма). Картина предполагалась трудная, ее целиком нужно было снимать осенью и ранней зимой: в финале начинается снегопад... Директором стал опытнейший Карлен Агаджанов, оператором — знаменитый Леонид Калашников, но в целом новая группа формировалась на ходу, откладывать съемки было нельзя, и Эльдару явно нужен был человек, на которого он сможет положиться во всем.
Я прекрасно понимал, что предложить другую форму сотрудничества режиссеру, в течение десяти лет работающему самостоятельно, Рязанов не мог. Я понимал также, что мы с Рязановым снимаем совершенно разное кино. Жанровые особенности, степень условности, киноязык, художественные решения — все разное. Что у него есть уже концепция будущего фильма, что он снимает трагикомедию, а не более понятную мне социальную драму. И еще я понимал, что в этой ситуации не смогу подвести Рязанова и в особенности — мать. Она отдельно попросила меня — от своего имени.
