В свое время мама снималась в «Спасателе» у Сергея Соловьева. Играла мать главного героя. На съемках подружилась с Сергеем Александровичем и Таней Друбич. Мирзоев с Соловьевым как раз набирали курс. Володя и предложил маме поработать вместе, попробовать себя в педагогике. Мама согласилась и вот уже на четырех последних курсах Соловьева работает вместе с ним. Сергей Александрович ее очень ценит.
В Театре Станиславского я пробыл недолго, перешел в ТЮЗ. Там тогда еще работал Максим Виторган, он и организовал мне показ. Я понравился главному режиссеру Генриетте Яновской. Начал репетировать, а через два месяца позвонил Анатолий Васильев, позвал к себе — в актерскую лабораторию при театре «Школа драматического искусства».
— Васильев видел вас в каких-то спектаклях?
— Нет, просто знал, что я есть и что актер. Жена, Надежда Михайловна, сказала ему, что я какое-то время был без театра. Вот он и позвонил. Всем, что я умею, процентов на девяносто обязан Анатолию Александровичу. Поэтому он для меня тоже учитель, мастер, как Алла Борисовна Покровская.
То, что он для меня сделал, довольно сложно объяснить непрофессионалу. Ну скажем так: в институте так называемое вдохновение, редкий момент, когда актер на сцене действует не по рассудочной задаче, но интуитивно, считалось высшим проявлением актерского мастерства, вершиной умения. А Васильев говорил — если театр не поднимается на такой уровень, он вообще ему неинтересен. Вдохновением надо управлять. Брать себя за волосы, отрывать от земли и лететь в нужном направлении — это, кстати, часто цитируемые папой слова о репетициях Васильева. Для меня это было откровением.
Девять лет с ним проработал. В 2006 году мы выпустили спектакль «Каменный гость» или Дон Жуан мертв», где я сыграл Дона Гуана. Это стало для меня очень важным этапом. Мне было тридцать четыре, и я наконец понял, что могу быть актером, потому что знаю себя и свою профессию. В 2006-м Васильев уехал во Францию, перестал работать в созданном им театре, а в моей жизни началось кино. Постепенно я отдалился от «Школы драматического искусства», но не теряю с ним связь, играю в одном спектакле.
— А ради чего актер работает в театре? Славы, как в былые годы, это не приносит, больших денег — тоже.
— Ради того, чтобы ощутить себя играющим. Мне нравится моя работа, только когда я уже нахожусь в процессе игры. Перед спектаклем маюсь, часто не хочу идти в театр. За пять минут до начала иногда думаю: «Вот бы все отменили и не пришлось выходить на сцену!» Как-то разговорились с Ольгой Михайловной Остроумовой — мы с ней работаем в антрепризе, — и она призналась:
— Знаете, Кирилл, я вообще не хочу выходить на сцену.
— Вы?! Почему?
— Такое ощущение, что уже рассчиталась с этой профессией...
И это при том, что играть с ней в одном спектакле, быть ее партнером — огромная школа, большая честь и просто профессиональное счастье... Я еще не рассчитался с профессией, но получаю удовольствие, лишь когда втягиваюсь в игру. Если что-то не ладится, ухожу со сцены усталым, с больной головой. Зато после хорошего спектакля просто летаю. Думаю, ради этого ощущения полета актеры и работают в театре.
