Мама к моему увлечению относилась как к хобби. Она хотела, чтобы я получила более «земную», стабильную специальность — стала врачом, и считала, что у меня получится сочетать медицину с театром: «Ну, будешь и дальше заниматься в театральной студии в свободное время. Не надо делать это профессией». К тому же я была очень домашним ребенком — не ходила по клубам, каким-то тусовкам, моя жизнь состояла из школы, дома и театрального кружка. Маме было сложно отпустить шестнадцатилетнюю дочь в чужой город. А потом, когда я приняла решение ехать в Москву, — и в чужую страну. Всю жизнь буду благодарна маме за то, что она поняла, как это важно для меня, и дала возможность самой сделать выбор и осуществить мечту.
Зато сейчас, глядя на то, как много я работаю, толком не отдыхаю, недосыпаю, нахожусь в постоянных разъездах, мама иногда говорит: «Все-таки надо было тебе стать врачом! Жила бы как все нормальные люди!» А потом слушает мои рассказы о новой роли, видит горящие глаза и понимает, что я счастлива. Без ее поддержки, наверное, не смогла бы дойти до конца.
Когда мы с мамой приехали в Москву, я увидела толпу абитуриентов в Камергерском переулке у здания Школы-студии МХАТ и у меня стали отниматься ноги. Целеустремленность куда-то исчезла, победил страх. Уже готова была развернуться и бежать, но мама остановила: «Нет уж, милая моя. Если ты зашла так далеко и меня завела, то пойдешь и поступишь!» Она очень сильный человек, в детстве всегда говорила: «Нельзя опускать руки, плакать, если что-то не получается. Слезами горю не поможешь, надо подниматься и делать дело, а потом уже себя жалеть».
Мне очень хотелось в Школу-студию МХАТ на курс Константина Аркадьевича Райкина. Но в тот год был огромный конкурс. Поступала я сразу в несколько вузов. Меня брали практически везде, в «Щепке» уже предложили принести документы, в Школе-студии шансов было меньше всего. Педагоги, в частности Елена Ивановна Бутенко-Райкина, пожалели меня и стали уговаривать: «Мы можем вас прослушать, но без гарантий. Да — да, нет — нет, уж не взыщите».
