— Послушайте, вы ведь не со мной хотите поговорить.
— И с кем же?
— А вон с тем, кто лежал под той плитой, — я кивнул на первую попавшуюся.
Он сделал шаг к ней. Я тоже. И мы прочли «Ханов». Ничего себе! Майор посмотрел на меня с ужасом, а я молча развернулся и ушел. Больше мы не виделись.
...Свете в Ленинграде понравилось. Целью ее визита было выяснить, может ли переехать ко мне Коля Гнедков со своей музыкальной группой. Конечно может! Коля в итоге переехал. И сама Света тоже осталась в мастерской.
Я был не против: места много и публика у нас интересная. Частенько бывали буддисты Оле Нидала в оранжевых одеждах и пели мантры, еще собирался философский клуб, состоявший из седых старцев, с увлечением споривших сутками напролет о Платоне и Аристотеле.
Правда, предупредил Свету: «Я на днях уезжаю с друзьями-художниками на Черное море». Она загорелась поехать тоже. Но сказала, что сначала вернется в Новосибирск — там были дела, а потом уже на побережье. Я назвал место, где мы отдыхали, — в заповеднике в Малом Утрише. И они приехали — Света и совсем маленькая девочка. Девчушка бодро скакала по камням с рюкзаком, который на ее фоне казался просто огромным. «Какая сильная, — подумал я, — ну прямо Красная Шапочка».
Света представила малышку. «Папа», — первое, что Поля сказала, забравшись мне на шею прямо со своим огромным рюкзаком. А я ничего делать не стал, так на шее она и осталась!
С Полей мы сразу же начали понимать друг друга с полуслова. Уже тогда она вызывала восхищение и была всеобщей любимицей. Девочка умела подобрать ключик к каждому. Светло-русые волосы, светлые глаза. Полина очень часто улыбалась. Просто маленькое солнышко в розовом платьице!
Возвращались в Ленинград мы уже втроем. Бурная романтика быстро сменилась буднями. Но со временем я привык к новой жизни и очень привязался к Полине. Я ее не удочерял официально, но любил как собственного ребенка и уважал как личность. Она уже в два года была личностью со своими убеждениями и представлениями.
Разместились мы там же, в мастерских. Для Поли обустроили отдельную комнату. Моя жизнь по большому счету никак не изменилась. Просто в ней теперь была дочка. Я катаюсь по мастерской на спортивном велосипеде — она едет рядом на трехколесном (благо огромные площади позволяли). Пишу картину — стоит позади и вдруг спрашивает:
— Папа, скажи, а как приходит вдохновение?
Ничего себе вопрос! Пытаюсь объяснить на доступном ребенку языке:
— Понимаешь, это как сны. Тебе что-то приснилось, и ты пытаешься это изобразить.
Она серьезно кивает — поняла. Смотрит внимательно на мою работу:
— А вот здесь (показывает пальчиком) я бы добавила сочного желтого. Дай-ка кисть.
Я не возражаю. Мне даже кажется, что картина после ее вмешательства стала лучше.
Фиолетовый цвет — она называла его «туалетовый» — вызывал у нее восторг! Поля больше просто копировала мои движения кисти, то есть играла в художника. Но будучи от природы талантливой актрисой, делала это замечательно. Ее взрослость и самодостаточность мне нравились.
Но вот заставить ее дурачиться — это надо было постараться. Серьезная! Помню, ехали в трамвае и я скорчил рожу. Поля изумилась: