В своей третьей жизни я купался в уважении, признании, даже в любви. Я стал к этому привыкать. Научился улыбаться и благодарить, никогда не отказываюсь давать автографы, фотографироваться. Даже если опаздываю, остановлюсь. И вдруг — еще до открытия памятника самому себе в Орехово-Зуеве — произошел случай. За забором на даче возникла женщина и начала клясть последними словами, вспоминая и обрушивая на меня перечень всех моих недостатков, о которых я сам поведал миру лишь для того, чтобы сказать: я такой же, как вы. Я совершил над собой некие победы, переродил себя ради вас, люди! Выпестовал, вычистил себя и оздоровил ради вас! А ты покрываешь меня грязными словами, называешь пьяницей. Почему? За что? Зависть? Возможно. А может, желание опять сравнять меня с собой? Поставить за своим забором? Мол, куда он полез, этот фабричный алкоголик, ушастый, конопатый коротышка? Иди сюда, к нам, вниз!
Она кричала мне через забор своего огорода: «Видали? Памятник ему! Я тебе такой памятник поставлю! Такого народного артиста устрою! Карикатуру! Я с тобой срать рядом не сяду!» И мать с отцом вспомнила, и сестру...
Я настолько опешил, что потерял дар речи. Приблизился к сетке забора, чтобы разглядеть ее безумие, заглянуть в бешеные глаза, еще ближе ощутить злобность и шепнуть: «Успокойся. Мне от тебя ничего не надо. Что с тобой, женщина?»
А причина маленькая — далеко ушел. Взлетел. Она была, говорят, даже из советской технической интеллигенции, работала на фабрике. Наверное, собой гордится: размазала народного артиста! Если это ее утешит и вылечит — добро пожаловать. Если захочет, может даже повторить: выдержу, потому что я победитель и никогда уже не вернусь во мрак, в пьянство, безумие, безобразие, потерянность. Когда подобные ей клянут мою судьбу, я говорю: заберите мои деньги, кидайтесь тухлыми словами, сожгите дачу, но талант и работоспособность я вам отдать не смогу. Ими нельзя поделиться. Их можно подарить со сцены, и вы насладитесь или вас стошнит от моего лицедейства.
