— Я ничего там не делал.
— Теодорос мне уже позвонил, ты утвержден, ты ему очень понравился!
Говорят, я неплохо играл. В соответствии с древнегреческими театральными законами актерам запрещено плакать. Если кто-то на сцене плакал, его лишали жалования. Я же в финале, когда Эдип себя ослепляет, просто рыдал. Терзопулос кричал:
— No! No!
А я ему:
— Ничего не могу с собой поделать!
В конце концов он сдался:
— Хрен с тобой, плачь!
На премьеру приезжал сын, хвалил. Потом спектакль посмотрел Юра, человек далекий от искусства. Шли после по Невскому, я что-то ему говорил, но брат не реагировал. «Юр, ты вообще меня слышишь?» — А он поворачивается в мою сторону, и я вижу: слезы текут у него по щекам!
Фокин предложил остаться в «Александринке», делал на меня ставку, обещал роль Рогожина в «Идиоте». Даже квартиру пробить обещал, только предупредил: «Ее надо будет отработать».
Но я для себя уже решил, что не останусь в Питере. В голову запали слова Терзопулоса: «Питер — великий город с великой театральной школой, великими артистами, но все равно это театральная провинция. В России есть три театральных столицы: Москва, Москва и Москва».
Вернулся с другим духовным багажом и стремлением к очередным переменам. Понял: поиграл и хватит. Нужно было себя встряхнуть, и я написал заявление об уходе. Табаков вызвал:
— Куда?
— Никуда. На самом деле.
— Твое право.
Алла Покровская рассказывала, как Ефремов однажды пошел гулять с Мишей, но вернулся через десять минут и сказал: «Ал, давай договоримся так — или дети, или театр!» Работая у Табакова, я тоже думал, что моя жизнь — это прежде всего театр, а уж потом все остальное. И первые полгода после увольнения, когда проходил мимо «Табакерки» или МХАТа, щемило сердце. А Олег Павлович, как всегда, проявил великодушие: пригласил меня преподавать его студентам. Так что мы не расстались.
К этому времени, грех обижаться, я был уже востребован в кино. Одним из первых моих фильмов стал «Защитник Седов», собравший много наград. Помню, явился на площадку то ли театрально поднаторевшим, то ли обнаглевшим, в общем, каким-то слишком самоуверенным. Вижу, в павильоне сидит невзрачный мужичок, несет какой-то бред, а люди его почему-то внимательно слушают. Но вот режиссер Евгений Цымбал командует: «Мотор! Камера!» — и вдруг мужичок преображается и так начинает произносить свои реплики, что я думаю: «Вот это да! Ты, Саша, можешь отдыхать!» Володя Ильин преподал мне урок на всю жизнь — всегда есть чему учиться у больших актеров.