— Если учитывать это и вспомнить голые стены в московской квартире Годунова и Милы и в то же время его небогатую жизнь в первые годы в США, то естественно напрашивается мысль: что-то в его планах нарушилось и Годунов остался без средств.
— Возможно. Но не хочется говорить о том, что мне доподлинно неизвестно.
— Но в балетных кругах наверняка судачили.
— Версий было предостаточно. Возможно, причиной того, что Мила решила вернуться в СССР, оставив мужа, стала банальная ревность: в конце концов Годунов, уехав на яхту, пропадал несколько дней не пойми где. Или она просто испугалась, когда дело дошло до принятия кардинального решения. В любом случае эта история стала трагедией, и прежде всего для Саши.
Кстати, перед той самой поездкой в Америку мне передали, что Годунов просил привезти ему кассету с «31 июня». К тому времени он уже немножко поработал в труппе Михаила Барышникова. Но взбунтовался актерский профсоюз: дескать, почему этому русскому платят больше других? Потом из-за болезни коллеги Саша пропустил спектакль и был вынужден выплатить огромную неустойку. Познакомился с актрисой Жаклин Биссет, которая была старше на пять лет. Она перетащила его к себе в Лос-Анджелес. Но там нет балетного театра! Толя помогал пересылать деньги Сашиным маме и брату в Ригу. От него приходили кассеты с записью репетиций, которые Годунов проводил с набранной им бригадой самодеятельных артистов в каком-то клубе. Мы плакали! Например Жаклин Биссет снимала на камеру, как он репетирует «Корсара». И делала ему замечания! Тому, кто танцевал Принца в «Лебедином озере», Спартака, Ивана Грозного!
Но Биссет пыталась помочь Саше попасть в Голливуд, для этого надо было доказать, что он имеет опыт работы в кино. Мы долго искали пленку с «31 июня», но не нашли даже фотографии со съемок. Единственное, что смогли раздобыть, — огромную бобину с музыкой из фильма, написанной Александром Зацепиным. После одного из концертов нашей оперно-балетной группе устроили потрясающий прием на Пятой авеню. Артисты, естественно, пришли на него уже после того как разгримировались, то есть последними. Зал ресторана оказался длинным и узким. Стоя в дверях, в другом его конце я увидела белую гриву Годунова, его темно-синий бархатный пиджак. Но между нами была толпа, и единственное, что удалось, — помахать друг другу рукой. Бобину я так и не передала.
