Тем не менее в тот день я старался не попадаться Леониду Ильичу на глаза: вдруг рука от моей железной хватки болит и он продолжает сердиться? Но вечером в кинозале Брежнев сам отыскал меня взглядом, подозвал и поблагодарил: «Спасибо тебе большое. Если бы не ты, я бы разбился...»
В нем сочетались, казалось бы, несовместимые качества: мудрость и ребячество, мужество и сентиментальность. Однажды замечательный фотограф Яков Халип, прошедший с лейкой всю войну, показал мне фотографии с Парада Победы в сорок пятом. На одном из снимков в колонне 4-го Украинского фронта был запечатлен Брежнев. Красивый, статный, в форме генерал-майора.
— Ты можешь передать фотографию Леониду Ильичу? — спросил Яков Николаевич.
— Я сделаю так, что сам передашь.
Через пару дней мы вместе с Халипом были в кабинете Брежнева. Рассматривая снимки, генсек прослезился: «Ребята мои геройские... И я совсем молодой». Потом стал рассказывать, сколько фронтовых фотографий хранится у него дома: «Фоторепортеры у нас на фронте часто бывали: некоторые снимки в газетах потом печатали, другие — на память отдавали».
Когда я рассказал о военном фотоархиве Брежнева Замятину, он загорелся: «Надо поговорить с Леонидом Ильичом о публикации этих снимков. Это ведь благодаря ему о фронтовиках вспомнили и снова чествовать начали. И сам он всю войну прошел, был тяжело контужен».
Такое время, когда фронтовики стеснялись надевать ордена, действительно было. В конце сороковых, после того как Сталин выдвинул лозунг: «Хватит парада, хватит маршировать, надо восстанавливать страну!» — военные награды потеряли свою ценность. Их складывали на дно сундуков или отдавали сыновьям. А мы, мальчишки, играли медалями и орденами в пристенок. И только в 1965-м, через полгода после вступления в должность генсека, Брежнев сказал: «Девятого мая на Красной площади будет парад!» А через два года зажигал Вечный огонь на Могиле Неизвестного Солдата.
Что касается полученной Леонидом Ильичом на фронте контузии, то именно она была причиной его нечеткой дикции. И чем старше становился генсек, тем труднее ему было произносить пространные речи. Кстати, написанные помощниками тексты он перестал нещадно править только за год-полтора до смерти. На это уже не хватало сил. А в семидесятые я сам был свидетелем, в каком виде они возвращались к машинисткам для перепечатки. Ни одного чистого абзаца — вся речь была в его поправках. Цитаты из Маркса и Энгельса Брежнев всегда вычеркивал, комментируя с юмором: «Подумают еще, что я их читал».
Предложение Замятина опубликовать военные фотографии Брежневу понравилось. И он взялся сам отбирать снимки во фронтовых фотоальбомах. И вот однажды раздается телефонный звонок. В трубке — расстроенный голос Леонида Ильича: «Володя, приезжай!» Вхожу в его кабинет в Кремле и вижу: сидит над фотоальбомом, горестно подперев щеку рукой.
