Витя был адвокатом, Алла преподавала английский в университете. В глухие советские годы их единственная дочь уехала в Америку. Истосковавшись, они тоже решились на эмиграцию. Согласно тогдашним порядкам, обратились за разрешением. Еще не было известно, выпустят ли Фишерканов из страны, а Витю уже выгнали из областной адвокатуры. Узнав об этом, Владик собрался в обком партии. Я забеспокоилась: «Куда ты лезешь? Могут быть неприятности».
Но если кто-то нуждался в помощи, Владислав Игнатьевич ничего не боялся. Он поехал в обком: «Фишеркан прошел всю войну, служил разведчиком! Как вы смеете его выгонять?»
И Витю восстановили! Я не помню ни одного случая, чтобы Стржельчику отказали.
За себя Владик просил единственный раз. У этого случая есть предыстория. Стржельчик абсолютно не брал в голову житейские проблемы, его волновал только театр. Это я постоянно шевелилась:
— Шарко развелась с Юрским, у них трехкомнатная квартира. Зина говорит, она ее тяготит, давай поменяемся.
— Если считаешь нужным.
Мы оформили обмен и... вновь оказались в одном доме с Фимой Копеляном, только теперь не друг над другом, а через стенку. Переговаривались, открыв крышки мусоропровода, который выходил на кухню:
— Что у вас на ужин? Вкусненькое есть?
— Приходите!
Много лет так прожили. Но умирает Копелян, Макарова переезжает, мы с Владиславом Игнатьевичем остаемся одни... Он всегда жаловался, что не видит родного Петербурга: путь от дома до БДТ пролегал по современному проспекту, а исторический район оставался вне поля зрения. Владислав Игнатьевич вспоминал улицу Гоголя, где прошли его детство и юность, — сегодня вновь Малая Морская, она проходит от Невского проспекта до Исаакиевской площади. Самый центр! Сын Евгения Лебедева и Нателы Товстоноговой Леша рассказал, что в их доме пытаются расселить одну из квартир.
Вот тогда Владислав Игнатьевич и попросил, в первый и последний раз в жизни, за себя. Нам помогли расселить эту квартиру, выделили жилплощадь, и в 1990 году мы переехали на Петровскую набережную, в дом, перед которым сегодня стоит памятник Товстоногову. Казалось бы, живи да радуйся. Но когда всего через пять лет Владика не стало, я подумала: может, не стоило срываться с насиженного места, где мы были так счастливы? Когда нам выдавали ордер, чиновница из жилотдела сказала: «Ну, следующий переезд Стржельчика будет, наверное, в Зимний дворец».
