— Но вас-то Ефремов любил?
— Очень! У меня всегда было полно работы, играла по двадцать — двадцать пять спектаклей в месяц, получала главные роли. Выходя на сцену, я всегда стремилась достучаться до зрителя, хотела, чтобы люди вспомнили свои неверные шаги, заплакали, исправились, чтобы им стало легче на душе и они вышли из зала изменившимися. Ради этого готова тратить силы, падать опустошенная, когда закрылся занавес. И Ефремов это чувствовал и ценил меня.
Для меня Олег Николаевич был эталоном режиссера, он всегда четко знал, чего хочет, и добивался этого от актеров. Мы ставили «Вишневый сад», я играла Варю. Роль какая-то сероватая, а мне хотелось сделать ее так, чтобы все сказали: ух, какая она! И я придумала, что Варя будет влюблена в Лопахина. Она должна краснеть, когда он входит, откуда-то выглядывать, следить за ним.
Я предложила сделать ей оттопыренные уши, потому что она страшненькая и очень переживает по этому поводу. Пусть она эти уши прижимает руками, прикрывает, таким образом в ней проявлялась бы трепетная женщина. Ефремов выслушал и спрашивает: «Мне что, спектакль на тебя ставить?! Напридумывала она тут! Нет, не нужна мне такая яркая Варя. А остальных что, со сцены гнать?» Пришлось играть по-другому, каждый раз переживая. Но ему этот образ был не нужен.
Похожая история была с Табаковым, когда у меня уже была дочка. Олег позвонил: «Лен, наотдыхалась, нарожалась, хватит! Хочу предложить серьезную роль». Спектакль по пьесе Стриндберга назывался «Отец» (пьеса одна из самых противоречивых, сплошное женоненавистничество), его ставил в «Табакерке» режиссер из Австрии Артак Григорян. Начала репетировать и поняла, что помру с тоски. Поговорила с Табаковым:
— Олег, ничего не получится, он делает это так традиционно скучно, что спектакль будет провальным. Давай героиню, которая всегда игралась отрицательной...
— А как еще можно сыграть эту суку? — перебивает Табаков.
— Давай сделаю ее положительной. Всегда и везде актрисы делали ее исчадием ада, а я сыграю иначе. Позволь сделать так, как я вижу.
Он говорит:
— Лен, честно тебе скажу, я его должник, этот режиссер мне в Германии работу давал. Ну сыграй ты как надо.
Возмутилась:
— И это мне говорит человек, который учил, что артистка должна быть честной! Считай, что я не слышала. Я тебя такого не знаю.
Обиделся, конечно, Олег Павлович, давно ему ничего подобного не говорили, в основном поют дифирамбы. Но на генеральной репетиции сыграла так, что все плакали. На следующий день Табаков вызывает к себе, по дороге я бью машину, приезжаю в «Табакерку» злая, а Олег еще добавляет:
