Ежемесячно несколько дней худрук «болел», жизнь в театре останавливалась, ни один вопрос не решался. Миша Козаков позже напишет, что все зависело от того, какое настроение будет у «фюлера». Так ернически прозвали Ефремова еще в «Современнике»: не фюрер, а фюлер. Олег Николаевич обладал колоссальным обаянием, любого мог к себе расположить. Когда выпивал, его обаяние только возрастало. Но медицинский факт: алкогольная агрессия выходит из организма в течение тридцати дней. В случае с Ефремовым она накапливалась и проявлялась весьма своеобразно, задевая души людей. Олег Николаевич, например, постоянно реорганизовывал МХАТ. Появились основной, переменный и вспомогательный составы труппы. Ефремов считал, что актеров в театре слишком много. Убедить его в том, что на трех сценах МХАТа — основной, новой и филиала — всем найдется работа, было невозможно. Плохие советчики — Гельман, Шатров, Свободин и Смелянский — с утра до вечера зудели ему в уши: труппа слишком большая. Кстати, разрослась она благодаря Ефремову, до его прихода в ней было сто сорок три человека, около ста умерли, он набрал еще полторы сотни.
Клевреты Ефремова действовали беспардонно, могли вручить актеру письмо о том, что тот переводится в переменный состав, прямо во время спектакля. Так случилось с изумительным актером Анатолием Вербицким. Когда он играл Вронского, у служебного входа выстраивалась шеренга поклонниц. Помню, Анатолий загремел на пятнадцать суток, так поклонницы облепляли «воронок», который доставлял его в театр на спектакль. Вербицкому вручили письмо прямо в кулисах, он доиграл, пришел домой и открыл газ...
Все были настолько потрясены, что состоялось собрание, на котором актеры выступили с резкой критикой новых порядков. За Ефремова вступился народный артист Борис Смирнов (князь Василий в «Войне и мире»), он сказал: «Если станете обижать Олега Николаевича, уйду из театра». Вскоре это случилось: приказ о его увольнении был подписан Ефремовым. Олег Борисов покинул МХАТ, так как Ефремов без предупреждения снял его с роли Астрова в «Дяде Ване» и назначил на нее себя. «Вы нам больше не нужны», — сказали грандиозным артистам Льву Золотухину и Петру Чернову. Золотухина тут же пригласили в Малый театр. Они умерли в один год, вскоре после увольнения. Ефремову передали, что его не хотят видеть на похоронах.
Епифанцева уволили так же: вручили письмо. Ни в один театр Жора не устроился. Случайно увидел его в Измайлово, где он продавал свои картины. Я даже не сразу узнал старого друга, лицо скрывала борода. Если б он меня не окликнул, так бы и прошел мимо. У Епифанцева трагическая история. Старший сын (в фильме «Место встречи изменить нельзя» Миша сыграл мальчика, которого убивают бандиты, когда тот пытается позвонить по телефону и вызвать милицию) умер в двадцать девять лет якобы от передозировки. А сам Жора через два года после увольнения из МХАТа пришел на станцию в тапочках и упал под поезд: было ли это самоубийством — неизвестно. К счастью, остался младший сын Епифанцева Володя, который стал прекрасным актером.
Никогда не прощу Ефремову Евгения Евстигнеева, его товарища, с которым он создавал «Современник», уникального артиста и человека. Когда тот попросил:
— Неважно себя чувствую, сердце барахлит, не занимай меня много в спектаклях, — Ефремов ответил:
— Уходи на пенсию.
Для Жени это было страшным ударом, предательством дружбы, а ведь ему предстояла операция на сердце... Неудивительно, что он умер.
Я оставался единственным штатным режиссером, бесконечно твердил: надо приглашать на постоянную работу новых постановщиков. Ефремов и слышать об этом не хотел. Он звал на разовые постановки Эфроса, Гинкаса, Козакова. Был призван и Анатолий Васильев, чтобы поставить «Соло для часов с боем». Не спорю, художник он интересный, но славится тем, что репетирует спектакли по три-четыре года. В «Соло...» были заняты старики Грибов, Прудкин, Яншин, Андровская, Станицын. В скором времени Грибов позвонил Ефремову и сказал, что они не понимают, чего от них хочет этот Васильев. Текст, мол, мы знаем, приходи, разведи мизансцены и выпускай спектакль сам. И Ефремов довел спектакль до премьеры за десять репетиций.
Ольгу Николаевну Андровскую привозили в театр из больницы после химиотерапии. Когда на сцене она, превозмогая боль, танцевала чардаш, зал взрывался овацией. А потом старики стали уходить друг за другом. Станицын ушел в 1976-м, инсульт настиг его прямо на сцене. Виктор Яковлевич говорил о смерти: «Только бы без пересадки». Так и случилось, он умер легко, на другой день...
