Несколько лет назад я принимал участие в проекте «Большой балет» канала «Культура». Ставил для танцовщиков Большого «Танго». Как-то подхожу к театру и вижу: прямо на асфальте сидит человек в шортах, шлепанцах, с нечесаными патлами, в татуировках. Спрашиваю у приятеля:
— Кто такой?
Он говорит:
— Дмитриченко.
Так я его первый раз увидел и не скажу, что парень произвел приятное впечатление. Сейчас многие артисты украшают тело изображениями бабочек, мух, цветочков. Для меня это недопустимо. Понятно, когда тату набивают проститутки или секс-меньшинства: им хочется привлечь внимание к определенным частям тела. Но артист балета должен восхищать зрителей своим физическим совершенством, качеством танца. Если принижают искусство, которому я отдал жизнь, в его же храме, для меня это все равно что прийти в церковь и плюнуть на икону.
Мы, люди другого поколения, привыкли ценить то, чего добились тяжелым трудом. Я у родителей единственный ребенок. Они инженеры, работали на военных предприятиях в Тушино. Оба воевали, мама дошла до Берлина. Оттуда вернулась с трофеем — немецким аккордеоном, на котором блестяще играла и пела в компаниях. Пыталась и меня приобщить к музыке, но, прозанимавшись полгода с педагогом, я освоил лишь песню «Родина». Дальше дело не пошло.
Родители пропадали на работе, я рос дворовым мальчишкой, от дурных компаний спасал спорт. Неподалеку от улицы Лодочной, где мы жили, был стадион с бассейном, куда я часто ходил. Потом увлекся хоккеем — играл за юношескую сборную знаменитого в те времена тушинского клуба «Салют» (кстати, доигрывал, когда уже учился в хореографическом училище). Позже к хоккею прибавились баскетбол и волейбол, из-за которых получил хронический вывих плеча. А еще увлекся боксом и карате. Карате в советские времена было запрещенным видом спорта, я занимался в полулегальной группе с дипломатами. Долго не бросал, даже работая в Большом театре.
Любовь к танцу пришла после того, как в десять лет увидел по телевизору фильм-балет «Ромео и Джульетта» с Галиной Улановой. Был в неописуемом восторге, стал упрашивать маму: «Запиши меня в хореографический кружок». Студия нашлась в клубе «Красный Октябрь» при секретном «пятисотом» заводе, а проще — почтовом ящике. Мне купили беленькие носочки и маечку. Несколько раз в неделю я стоял у балетного станка, тянул подъем, делал растяжки. Раз в год там появлялись артисты Большого театра, которые принимали у детей экзамен, смотрели, чему их научили педагоги. Так меня заприметил Михаил Михайлович Каверинский, он сказал маме: «Из вашего мальчика выйдет толк, ему непременно надо поступать в хореографическое училище».
Но мама видела сына военным дирижером. Она добилась, чтобы меня после пятого класса взяли в Суворовское училище, куда попасть было просто нереально. Я с мамой не спорил, не хотел расстраивать, хотя восторга от того, что всю оставшуюся жизнь придется ходить строем, не испытывал. У меня психология солиста.
