— Что с тобой?
— Болит сердце.
— Поезжай в кардиологический центр к Лео Бокерии!
Она послушалась, поехала. Там ее обследовали. Выявили заболевания внутренних органов, при которых операция на сердце запрещена. Джуну перевели сначала в клинику на улице Россолимо, а потом на Большую Пироговку. Ее немного подлечили. Лежать в больнице долго она не хотела, день-два — и возвращалась домой.
Я стал звонить Бокерии. Он сказал, что уезжает в отпуск. Через пару дней на каком-то мероприятии встретил Иосифа Кобзона, сказал ему, что Джуне плохо и ее надо спасать. Он дал мне свой номер телефона, я на следующий день позвонил.
— Я говорил с Бокерией, — сказал Иосиф Давыдович. — Он сказал, что Джуна в напряженном нервном состоянии, убегает из больницы и не хочет лечиться.
— Просто она всю свою жизнь людям помогала и лечила, и теперь в голове у нее никак не укладывается, что самой приходится быть пациенткой.
Потом еще звонил Кобзону. Но он тоже куда-то уехал. Восьмого мая я приехал к Джуне. Она сидела на первом этаже, тихая, с серым лицом. Никогда не видел ее в таком состоянии. Заметив меня, попыталась улыбнуться. Пошли на кухню.
— Что с тобой?
— Я готовилась ко Дню Победы, — Джуна замолчала, а после паузы спросила: — Ты приедешь ко мне Девятого мая?
— Ну конечно!
И я приехал, как обещал.
Джуна надела новый мундир. Позже артист С.С. скажет, будто она пошила его себе на похороны, но это ложь, она шила к семидесятилетию Победы. Мы съездили на Поклонную гору, возложили цветы к памятнику, пообедали в ресторане. Потом поехали на кладбище к Вахо.
К вечеру стало хуже, поднялось давление. Я на «скорой помощи» отправил ее в институт Склифосовского. Оказалось, у Джуны нет паспорта: она его порвала, сказала, боится, что подделают завещание. Через день или два Джуна снова вернулась из больницы домой. Как быть дальше? Договорились в клинике Управделами президента, отвезли туда. Там ей провели операцию на сонной артерии.
Второго июня ее выписали. Я приехал на Арбат с букетом любимых Джуной садовых ромашек. Она лежала на кухне на маленькой тахте, сама такая маленькая... Выглядела уже неплохо, даже руки прежние — светлые, тонкие, без синих напряженных венок.
— Надо дальше лечиться, — сказал я.
— Да, да, я буду, — кивнула Джуна.
Посидели, поговорили.
Стал собираться домой. А на полу у двери половичок простенький, я споткнулся и чуть не упал. Джуна окликнула:
— Валер, вернись.
Я подошел, посмотрел в ее глаза, полные грусти, взял руки Джуны в свои:
— Ты, главное, держись, надо жить.
Она несколько секунд смотрела на меня с нежностью. Сейчас вспоминаю этот ее взгляд: словно прощалась.