Следуя за эмоцией, она могла и глупостей, и ошибок наделать, но подлостей — никогда. Интриги, подставы — это не про Татьяну. И если мне начинают рассказывать нечто обратное, я не верю, потому что всегда очень хорошо ее чувствовала.
Через тринадцать лет я ушла из театра, а Танюша осталась. С тех пор общение стало эпизодическим, что никоим образом не отразилось на наших отношениях: я по-прежнему ее любила, искренне радовалась редким встречам. Однако близости, когда знаешь все перипетии личной жизни друг друга, между нами уже не было. После прихода в храм мое понятие о дружбе вообще изменилось. Духовные братья и сестры, их дети — вот теперь моя семья, мои друзья. Это вовсе не значит, что каких-то людей из своего прошлого я отвергаю или намеренно перестаю общаться. Нет, просто Господь так расставляет. Если во мне есть нужда, я обязательно появляюсь в жизни человека, с которым была когда-то близка, если нет — то и не напоминаю о себе.
В начале нулевых Таня участвовала в одном из выпусков программы «Кумиры». Помню, как я поразилась, увидев ее на экране: молодая, красивая, будто те годы, что мы не виделись, обошли Лаврову стороной. Но когда Таня стала — как-то очень робко, смущенно — говорить о том, что все время ждет звонка от режиссера, который предложит роль, честное слово, без слез я это слышать не могла. Тогда же промелькнула мысль: «Если бы у нее по-другому сложилась личная жизнь, если бы она очень сильно кого-то полюбила, родила много детей, ее душа по поводу отсутствия ролей сейчас бы так не рвалась, она была бы наполнена совсем другим — настоящим...»
Прошло совсем немного времени, и вдруг я услышала, что Таня очень больна, перенесла серьезную операцию. Пришла навестить в Бурденко и была очень удивлена переменами, которые в ней произошли. Все люди к старости меняются к лучшему — становятся спокойнее, смиреннее, их в меньшей степени волнуют сугубо житейские проблемы. Не знаю, поймут ли меня читатели, но болезни и скорби красят человека, потому что обнажают его истинную сущность. На больничной койке я увидела немолодую страдающую женщину — не стыдящуюся своей немощи, не скрывающую своего возраста. И это было так трогательно, так ей шло.
В палату зашла медсестра: «Так, Ларина, готовьтесь, сейчас будем делать укол». Смотрю на Татьяну: как прореагирует на то, что «обозвали» другой фамилией? Она молчит. И только когда за медсестрой закрылась дверь, с улыбкой роняет: «Ну, Ларина так Ларина». Меня это обрадовало. Помню, подумала: не всякая актриса, даже с куда меньшими заслугами, так бы себя повела. Уж наверняка бы поправила, да еще и не в самой мягкой форме.
Еще меня поразило и восхитило, как она отзывалась об Олеге Табакове. У нас не принято благодарить начальство, особенно в среде интеллигенции, которая в своей немыслимой гордыне всегда выступает против власти в любом ее проявлении. А Таня, когда я спросила:
— Ну, как ты живешь, на что? — ответила:
