Олег из тех людей, которых нельзя до конца понять, проживи рядом хоть сто лет, нельзя предугадать его поступки, реакции.
В шесть утра Нафаня настоятельно потребовал вывести его на прогулку. У нашего йоркшира случаются подобные прихоти. Едва вышли из подъезда, подскочила девушка с фотоаппаратом:
— Я корреспондент журнала о собаках! Можно вас сфотографировать?
Мне бы насторожиться: с чего это сотруднику безобидного издания про домашних животных караулить возле дома ни свет ни заря? Но я вообще человек доверчивый, а тут еще и спросонья...
— Хорошо, — говорю, — конечно.
После того как журналистка сделала несколько снимков, я попросила ее перед публикацией позвонить в офис Олегу — прочитать сотрудникам текст, чтобы не допустить неточностей.
Девушка с готовностью согласилась, а когда мы с Нафаней уже уходили, вдруг крикнула вдогонку:
— Правда, что вы с Меньшиковым разводитесь?
Я обернулась:
— Разве это имеет отношение к тематике вашего журнала?
Она невинно улыбнулась.
Придя домой, я рассказала о ней Олегу, еще печалилась: «Неудобно получилось — кажется, я слишком резко ответила». Муж махнул рукой: не переживай. А на следующий день в одной «желтой» газете вышла статья, где была моя прямая речь: мол, да, мы с Меньшиковым разводимся, ему никто не нужен и вообще все плохо в нашем королевстве. Описывая меня, корреспондентка даже подпустила нотку сострадания: одета-то Настя совсем простенько, бледненькая, с припухшими глазами и в изрядном подпитии. Между строк читалось: «А чего еще можно ожидать при такой ситуации в семье...» Видимо, в шесть утра я должна была прогуливать собаку в боевом раскрасе и в вечернем платье от ведущих дизайнеров. Что до «подпития», это даже комментировать не стану.
Конечно, я расстроилась и в первую очередь подумала о маме: ей-то каково будет читать такое? А Олег пришел в ярость — возмущался, грозился переломать всем нечистоплотным журналюгам пальцы.
Я понимаю: известные люди и члены их семей обречены на пристальное внимание, на то, что вокруг них всегда роятся слухи, порой самые нелепые, но должна же быть какая-то грань, за которую нельзя переступать?! Люди, которые сочиняют лживые оскорбительные заметки, хозяева изданий, где такое печатают, должны же хоть чего-нибудь бояться? Если не героев своих публикаций и того, что когда-нибудь им все-таки «переломают пальцы», то хотя бы укоров собственной совести, Бога наконец?
