Внутри все оборвалось, но я тут же взяла себя в руки:
— Илюшенька, все лечится, сейчас медицина на таком высоком уровне. У нас в Санкт-Петербурге есть прекрасные специалисты!
Мужа положили в отделение торакальной хирургии, сделали пункцию лимфоузлов и обнаружили метастазы: оперировать бессмысленно. Илюша совсем было сник, однако врачу-химиотерапевту, замечательному профессионалу Владимиру Михайловичу Моисеенко удалось его убедить: рак, даже в тяжелой стадии, можно победить. И мы начали лечение: капельницы, облучение. Денис через знакомых отыскал на Кавказе травников, которые, ориентируясь на конкретный диагноз, готовили настойки и пересылали их в Питер.
Навещавший нас по выходным Тимошка никак не мог смириться с тем, что дедушка теперь совсем не такой, каким был раньше. Присев рядом, спрашивал с надеждой:
— Дедуля, тебе лучше? Ты как себя чувствуешь?
Илья гладил внука по голове:
— Хреново, Тимошка.
— А ты улыбнись — и станет лучше, — умоляющим голосом просил Тимоша и, взяв дедушку за щеки, растягивал их к вискам. — Ну вот! А теперь сам...
Илюша пытался улыбнуться, но улыбка получалась невеселой.
Я никогда не видела мужа плачущим. А тут подношу таблетку: — Илюша, выпей, — и вижу наполненные слезами глаза.
— Ну не помогают они, не помогают...
Но улучшение все же наступило.
И значительное. Когда после третьей «химии» сделали контрольное обследование, врач был очень доволен: «Илья Львович, динамика отличная, количество пораженных клеток сильно сократилось».
И мы поверили, что опасность отступила. Помню, в каком приподнятом настроении Илюша поехал на съемки «Городка». Иногда, проработав на площадке весь день, вечером ехал в клинику, но бывало и наоборот: сразу после капельницы отправлялся на съемки. «Химия» съела волосы, приходилось надевать парик, приклеивать усы, а озвучивал героев Ильи замечательный питерский актер Геннадий Богачев.
Но теперь все это казалось мелочью: голос вернется, волосы отрастут... И Илюшин железный иммунитет будет нам в помощь.
В Афганистане, куда ездил в восьмидесятые в составе актерской бригады, муж не утруждал себя соблюдением санитарных инструкций: и воду сырую пил, что категорически запрещалось, и фрукты кипятком не ошпаривал. Многие из его коллег, несмотря на все предосторожности, цепляли кишечные инфекции, а Илье хоть бы что! Сколько раз видела на даче: сорвет с грядки огурец, вытащит из земли морковку, оботрет о штанину — и в рот. Начинаю ругаться:
— Ну что ты как маленький?! Дай помою!
А Илья рукой машет: — Да ладно — переварится.
И правда, «переваривалось» без последствий.
Вот и сейчас я твердила себе: «С таким иммунитетом мы победим все!»
Пятого октября забрала Илюшу из больницы и повезла в Пушкин — посидеть в ресторане, где тридцать восемь лет назад праздновалась наша свадьба. В надвинутой на глаза кепке, без усов Олейникова нелегко было узнать, но люди все равно подходили, брали автографы.
О болезни в тот вечер не было сказано ни слова. Я вспоминала разные случаи из нашей жизни, как восемь лет назад здесь же мы отмечали «жемчужную» свадьбу. Торжество организовал Денис — с фейерверком в виде сердечек, папиными песнями со сцены, — накануне вышел первый альбом Олейникова «Мой шансон»...
Говорила обо всем на свете, только бы Илюша не замыкался в себе, не оставался один на один со своими мыслями и страхами, только бы поймать отблеск улыбки на его лице. Смотрела на мужа и думала: «Вот поправится, и мы обязательно обвенчаемся...»
Наша встреча произошла тридцать первого января 1974 года в украинском городе Славянске, где я, молодой специалист НИИ химической промышленности, была в длительной командировке, а молдавский вокально-инструментальный ансамбль «Зымбет», «разбавленный» артистами разговорного жанра, гастролировал. Со сцены будущий муж меня и заприметил. В антракте прислал девочку-костюмера, передавшую просьбу задержаться в зале после концерта. Что заставило выполнить эту просьбу — не знаю. Наверное, любопытство.
Илья появился минут через пять, за которые успел сменить черный концертный костюм на умопомрачительно элегантную пару: брюки в полоску и пиджак цвета темного шоколада.
