Любовь не терпит компромиссов, она должна светить, как солнце. Не испытываешь ничего подобного? Не обольщайся ложными надеждами — не стерпится и не слюбится. Не обкрадывай ни себя, ни того, кто вовсе не тебе предназначен.
«Мам, я так тебя люблю, так люблю! А ты меня любишь? Ну скажи, скажи, а как ты меня любишь? Cильно?» — такую примерно скороговорку слышу я чуть не каждые пять минут от своего сына.
Ему — пять, он отнюдь не мямля и не нюня, а редкий бандит и уж точно не страдает от отсутствия взаимности. Миша — младший в семье, он рожден в родительской любви, и это чувство с каждым годом его жизни только умножается. Так что потребность в постоянных признаниях скорее от избытка эмоций, переполняющих его маленькое сердечко.
Чего греха таить, иногда на очередное «мам, мам!» хочется сказать: «Миш, ну сколько можно?! Отстань!» Но сдерживаюсь и вслух говорю то, что сын мечтает услышать, — и всякий раз получаю удовольствие от того, что произношу эти слова. А как иначе, если у маленького дорогого мне человечка такая форма проявления чувств. Ведь каждый из нас ждет, чтобы его любили так, как он этого хочет, а не так, как его хотят любить.
Но сколько шишек, увы, приходится набить, ран и шрамов получить на пути к такому пониманию. И пропорциональна ли длина пути — потерь и ошибок — наполненности человека любовью?..
Не скажу точно, сколько мне лет в этой картинке из детства, может, чуть больше трех. Иду по улице с мамой и папой. Вернее — мы идем, все вместе, втроем, взявшись за руки. Только что мне купили вожделенное лакомство — шоколадное масло. И кажется, если бы родители не держали так крепко, от распирающей радости я взлетела бы, словно воздушный шарик. Подпрыгивая от нетерпения, сжимаю руку то маме, то папе и поочередно заглядывая им в глаза, повторяю: «Так здорово, правда же, здорово!»
Ну точно как наш Рекс, жаль, нет хвостика — завиляла бы. Жил у нас русский спаниель — четвертый член семьи и моя нянька.
Когда я родилась, Рекс был уже по-собачьи довольно взрослым — семь лет. Мохнатый нянь буквально не отходил от меня. Мама шла с нами гулять, заходила в магазин и спокойно оставляла коляску на улице, поручая дочку заботе Рекса. Мало того что он никого не подпускал к коляске — стоило мне заплакать, пес начинал выть так, что прохожие бегом бежали в магазин и кричали: «У кого ребенок с собакой плачут?»
Делать первые нетвердые шаги училась не в ходунках, а держась за собачью холку, и пес терпеливо сопровождал меня в заманчивых путешествиях по дому. Он успевал лечь прямо под меня, стоило лишь пошатнуться, и приземление мое было мягким. Мохнатый нянь никому не разрешал будить ребенка — только сам. Мама говорила: «Рекс, иди буди Женю!» — он радостно бежал к детской кроватке и просовывал морду через решетку.
Первое, с чего начинался новый день, — его влажный нубуковый нос, прикосновение которого ощущала, еще толком не проснувшись, не раскрыв глаз. Я росла вместе с ним. Хотя правильнее сказать — Рекс меня вырастил.
Он страсть как любил мои игрушки, по-своему, по-собачьи. Стоило одной из них оказаться в его власти — через десять минут наступал гейм-аут: Рекс, совершенно счастливый, лежал на куче мелких кусочков, оставшихся от какого-нибудь новенького резинового Кота в сапогах.
Но когда я уехала на дачу с детским садом, он вытащил из корзины все игрушки, уткнулся в них, целехоньких, носом и так пролежал до моего возвращения! Его силком выводили гулять на минутку, потом он снова принимал позу тоскующего пса и продолжал лежачую забастовку.
