Все нормально. Все хорошо».
Письмо интриганов имело совсем не тот эффект, на который они рассчитывали. Скандал стал публичным. После попытки оклеветать Ефремова «наверху» приняли решение о разделе театра. Олег Николаевич возглавил МХАТ имени Чехова, Доронина — МХАТ имени Горького. Именно она объединила вокруг себя недовольных, за Шиловского уже никто не хотел голосовать. Но из крупных актеров за Татьяной Васильевной никто не пошел.
Ефремов никогда не жалел о том, что сделал, но через несколько лет после раздела МХАТа остался фактически в одиночестве, друзья и единомышленники один за другим уходили из театра или умирали.
Олег Николаевич очень тяжело переживал эти потери. Самой первой, еще до раздела МХАТа, стала смерть Андрея Попова. Он умер от инфаркта. Ефремов рыдал, кричал в отчаянии: «Кто мне его заменит, кто?!» Андрей Алексеевич был необыкновенным — честным, добрым и очень интеллигентным человеком.
Потом ушел Евстигнеев — сначала только из штата театра. Он хотел устроить Цывину во МХАТ, но Олег Николаевич сказал: «Нет. И не потому, что Ира плохая актриса. Это оскорбит память Лили». Тогда Евгений Александрович стал просить, чтобы его меньше занимали, ссылаясь на плохое самочувствие и больное сердце. А Ефремов узнал, что он играет с Цывиной в антрепризе, и возмутился: «На стороне ты можешь работать, а в театре — нет, сердце болит? Ну так выходи на пенсию!» Даже я удивилась: — Олег Николаевич, зачем вы так?
Это все-таки Евстигнеев!
— Вот именно поэтому я и не могу терпеть его вранье!
В марте 1992 года Евгений Александрович внезапно умер — в Лондоне, накануне операции на сердце. Эта потеря потрясла многих, не только Ефремова. Прогноз ведь был благоприятным.
Смоктуновский оставался с Ефремовым до самого конца. Но в августе 1994-го он скоропостижно скончался в подмосковном санатории, где лечился после инфаркта. Кешу Олег Николаевич обожал и часто ругал за то, что тот себя не щадил: и в театре пахал за двоих, и носился на съемки и гастроли.
Как-то сидели вдвоем в кабинете и вошел Смоктуновский. Я обрадовалась, сделала ему комплимент — сказала, что он, как всегда, в прекрасной форме.
— Какая там форма, — вздохнул Кеша.
— Все болячки вылезли.
— А ты больше летай! — разозлился Ефремов. — А то сегодня играет в Москве, а завтра уже в Новосибирске!
— Ну, надо же кормить семью.
— Ничего с твоей семьей не случится. Пора остановиться, ты ведь не мальчик! И гениальный актер!
— Я не гениальный, я космический актер. А ты — «метеорологический» режиссер!
Свел все к шутке. Ефремов при постановке пьес действительно уделял большое значение времени года. Говорил: «Чехов не зря уточняет, зима или осень.
Это создает определенный настрой».
Последним ударом стала для Олега Николаевича трагическая гибель Елены Майоровой. Он ее очень любил.
О том, что Лена погибла, Олег Николаевич услышал в новостях, сразу позвонил мне. Он был в санатории в Барвихе, а я у него в квартире на улице Горького — теперь уже Тверской. Ефремов толком не мог говорить, только кричал: «Это ужасно, ужасно!» На похороны не приехал, не было сил. И правильно — он бы их не пережил. Панихида проходила во МХАТе, Камергерский был запружен народом. Все рыдали. В гробу лежала не Лена, а какая-то мумия под белой вуалью. Ее муж Сергей Шерстюк держался только на успокоительных. Когда я обняла его — вздрогнула. В нем самом жизнь еле теплилась. Через девять месяцев Сережи тоже не стало — рак...
Следствие пришло к выводу, что смерть Майоровой была несчастным случаем. Она, мол, пролила на платье керосин, а потом чиркнула спичкой, когда прикуривала, и вспыхнула как факел. А я не уверена, что все это произошло случайно. Лена любила балансировать на острие ножа. У нее были попытки самоубийства.
Я в это время уже жила в Стокгольме и в Москве бывала только наездами. Со своим мужем Карлом Люнгквистом познакомилась в 1990 году совершенно случайно — на представлении в Ленинградском цирке. Сидели рядом, разговорились. Карл собирался в Москву и захотел прийти ко мне на спектакль. Записал мой номер, потом позвонил и действительно пришел...
Я уже играла в антрепризе. За год до этого уволилась из Театра имени Пушкина. Время было ужасное, пьес не ставили, денег не платили.
