Я была самой младшенькой из княжон, и они меня баловали больше остальных. А как шутил сам Миша, какие розыгрыши придумывал! Опять я про любовное настроение... Оно всегда было у нас, и до сих пор я с нежностью вспоминаю об этом счастливом периоде.
Все время, пока шли съемки, мы были вместе с группой. Панфилов требовал, чтобы «царские дети» находились на площадке, даже если снимаются другие сцены. Он очень не хотел, чтобы мы выпадали из атмосферы фильма, и его не интересовали другие наши заботы. Так всегда поступают большие режиссеры, они абсолютные тираны, и их совершенно не заботит то, что не относится к производству фильма.
Я же пропускала практически весь четвертый курс и не могла готовить отрывки для показа в театры. После съемок пришлось начинать все заново.
Мне не разрешили показываться со своим курсом в театры и едва позволили получить диплом. Я сыграла всего один спектакль и была вообще никому не известной актрисой, даже зрителям нашего Щукинского учебного театра. С нетерпением ждала премьеры, надеялась: «Романовы. Венценосная семья» выйдет на экран и все обо мне узнают. Но картину впервые показали лишь через три года, в 2000-м. К тому времени ко мне уже пришла известность: снялась в нескольких кино- и телепроектах, которые с успехом шли на разных каналах. А «Дневник его жены», где я сыграла одну из главных ролей, участвовал в международных кинофестивалях, и его активно обсуждали в прессе.
Дуня Смирнова написала этот сценарий специально для своего отца, выдающегося режиссера и безусловного актера Андрея Сергеевича Смирнова.
Он играл Ивана Бунина. Роль его жены Веры предназначалась Галине Тюниной, с которой вся команда работала на предыдущей картине Алексея Учителя. Роль последней любви классика русской литературы, поэтессы Галины Кузнецовой, долгое время оставалась вакантной. На нее пробовались, наверное, все прекрасные молодые актрисы нашего времени.
Когда я пришла на пробы, рядом с Учителем сидели Андрей Сергеевич Смирнов и Юрий Викторович Клименко, гениальный оператор. Мы какое-то время просто разговаривали, постепенно мои собеседники стали широко улыбаться, со значением переглядываться, и я поняла: мужики меня одобрили. Однако Учитель долго не объявлял, что я утверждена, потом стали шить костюмы, подбирать грим.
И наконец мы поехали в Питер на съемки, а контракт все еще не подписан, и это было смешно, но я нервничала, что Алеша сомневается, правильно ли он меня выбрал. В конце концов спросила его, утверждена ли я — ведь контракт не подписан. Не могу выразить словами, что появилось на лице Учителя. Приблизительно — полное недоумение. Он ответил что-то вроде: все ли в порядке у тебя с головой? Я понимала, что, наверное, не все, и больше спрашивать не стала. Контракт так и остался неподписанным.
После Питера мы должны были отправиться в Тунис, где планировалось провести основные съемки. И тут раздался звонок со студии «ТРИТЭ», которая сотрудничала с американским продюсером. Я пришла на кастинг, и в тот же день меня пригласили в голливудский фильм. Сроки один в один совпадали с «Дневником его жены».
Объясняю:
— Я не могу, снимаюсь у Алексея Учителя, освобожусь только через два месяца.
— Оля, ты понимаешь, что такие предложения каждый день на голову не сваливаются?
— Понимаю, но...
— Никаких «но». Кто такой Учитель? Ну снял один неплохой фильм «Мания Жизели». А это Голливуд! Представляешь, какие перед тобой открываются перспективы? Учитель никуда не денется. Таких Учителей у тебя еще будет вагон и маленькая тележка.
Я недолго мучилась, решение было твердым: сначала доснимусь у Учителя, потом Голливуд и все остальное. А через день после моего отказа грянул дефолт, и съемки «Дневника его жены» были остановлены и возобновлены лишь через год...
Октябрь, Ялта.
Осень, как назло, выдалась особенно холодной, а по сюжету в кадре жаркое лето, актрисы в легких платьицах. В первый день мы снимали сцену, где Бунин назначил Галине любовное свидание на... дереве, они сидели, рассматривали какие-то разноцветные стеклышки, дурачились, а потом сваливались прямо в море.
Снимали сцену падения. На парапет набережной поставили стол, на него стул, на стуле стоял атлет двухметрового роста в облегающих плавках, который ждал, пока я на него залезу, чтобы по команде «Мотор!» швырнуть меня в море. Андрей Сергеевич тоже забрался на стол, но ему было оказано высокое доверие: атлет его не швырял, он должен был спрыгнуть сам.
