И за всю жизнь так и не встретили достойных мужчин, потому что сравнивали их с теми, кто ушел на фронт и не вернулся, и всегда в пользу погибших. Мне ли судить свою маму?
Популярность Гундаревой росла, и естественно, Наташа стала часто получать приглашения на торжественные мероприятия. Я же в это время занимался постановкой одной из самых трудных пьес в мире — «Король Лир» Шекспира, был буквально одержим новым спектаклем, так что выступать в роли сопровождающего не мог при всей любви к жене. Не видел ничего плохого в том, что я работал, а Наташа уезжала на очередное вполне заслуженное ею празднование.
Только однажды решил поехать с женой в Звездный городок: когда еще выпадет случай посмотреть, как живут космонавты.
Принимали нас радушно, я и не подозревал, сколько выпивают на таких мероприятиях. Наташа за столом блистала: смеялась, много и остроумно говорила, не пропускала ни одного тоста, космонавты смотрели на нее как коты на хлеб с маслом, мы так гуляли, что вслед за женой и я чуть не улетел в космос.
Со временем подобных встреч в жизни Гундаревой стало очень много. Большинство из них сопровождалось обильным возлиянием. Я пытался образумить жену, но тщетно. Наташа, у которой всегда была твердая позиция в любом вопросе, настаивала, что имеет право проводить свободное время так, как ей нравится, и опять уезжала.
Меня перестала устраивать такая семейная жизнь, когда не поймешь, есть у тебя жена или нет, но повлиять на Наташу никак не мог.
Последней каплей стал вполне заурядный эпизод. Мы с тещей приехали на Белорусский вокзал встречать ее после гастролей. Увидел Гундареву: веселую, красивую, в окружении молодых артистов театра. Они несли ее вещи. Теща сказала мне:
— Что же вы позволяете им так ухаживать за Наташей?
Я ответил:
— В любви наперегонки не бегают.
«Что я тут делаю?» — тут же промелькнуло в сознании.
Наташа и ее мама были страшно удивлены, когда я предложил развестись.
В это время Гундарева снималась в «Осеннем марафоне», репетировала в театре главную роль в трагедии «Леди Макбет Мценского уезда», что-то бесконечно праздновала.
Я каждое утро уходил в Малый на репетицию, а вечером шел в Щепкинское училище, так что наше расставание проходило на фоне ее бурной жизни и моей полной одержимости работой. Мы оба не понимали, что теряем, оба виновны в распаде семьи. К счастью, делить жилье не понадобилось: Наташе дали квартиру и мы спокойно расстались.
Размышляя о творческой судьбе Гундаревой, я считаю, что она трагически мало сыграла. Пьесы Чехова, Горького, Шекспира — ей все было подвластно, ее ждали великие роли мирового репертуара, но увы....
Наша последняя встреча, вернее последний телефонный разговор состоялся в больнице. Волею судьбы мы оказались в одном и том же лечебном заведении, только на разных этажах.
Я узнал, что Наташа лежит в неврологии, позвонил ей, спросил, могу ли навестить. Гундарева ответила таким низким хриплым голосом, что я с трудом понял, что говорю со своей бывшей женой. Она не захотела, чтобы я пришел, сказала, что нет времени: ей ставят китайские иголки. Больше мы не виделись...
В том, как дальше сложилась моя семейная жизнь, главную роль сыграла Мария Осиповна Кнебель — блистательный педагог и удивительный человек, уникальный, редкой проницательности и доброты. К этому времени я перешел преподавать из Щепкинского училища в ГИТИС на курс Марии Осиповны. Однажды Кнебель, остановив меня после занятий, спросила:
— Леня, вы уже много лет ходите в холостяках, а что дальше?
После двух неудачных браков я решил больше не жениться и ответил:
— Пока собираюсь жить один.
Кнебель не отступала:
— Какая глупость!