Своим хриплым голосом он спросил:
— Ленечка, что вы сейчас делаете?
— Собираю чемодан, ухожу от Тони.
— Не делайте этого, не уходите сами, пусть женщины вас бросают. Страдайте, но не причиняйте боли другим, — в его голосе звучало отчаяние.
Я положил трубку и подумал: «Какой-то странный звонок, как будто из космоса. Откуда Мокин знает, что происходит у нас дома?» Удивительно, но такие же слова через много лет при разводе уже с Наташей Гундаревой скажет мой друг Женя Бачурин: «О ней думай, не о себе». Гораздо позже я понял: Бог на стороне страдающих.
После звонка Мокина задумался: «Может, и в самом деле остаться?» Засуетился, стал что-то бессмысленно перекладывать, но тут появилась теща с угрозами, я взбесился и выскочил вон. Убежал в никуда. Квартиру оставил жене с дочкой и опять несколько лет мотался по друзьям, гримеркам, снимал жилье, но ни разу не подумал о возвращении. Надо отдать должное Лидии Федоровне и Тоне, после разрыва они повели себя мудро: не препятствовали нашим встречам с Олей, это было очень ценно для меня.
Уже после расставания с женой повез Оленьку в Минск, мне важно было показать ее родным. Поразительно, нужна была всего одна неделя, свободная от репетиций, чтобы я влюбился в свою дочь: Оля стояла возле окна ко мне спиной и расчесывала волосы, светлые, как у матери. Подняла пряди вверх, я увидел тоненькую трогательную детскую шейку с белесым легким пушком, и — все...
Во время работы в Малом театре я много сотрудничал с телевидением, ставил фильмы-спектакли.
Один из них — «Обрыв» по роману Ивана Гончарова. Снимали на базе Малого, но у меня была возможность пригласить артистов из других театров. Позвал, конечно же, моих любимых Сережу Шакурова и Наташу Вилькину. Собрался полный состав, не хватало только актрисы на роль Марфиньки, я искал ее и не находил. Совершенно отчаялся, но тут одна из опытных редакторов, в сотый раз изучив свою изрядно потертую записную книжку, сказала:
— В Театре Маяковского работает Гундырева или Гундорова. Вам надо непременно с ней встретиться, очень самобытная молодая актриса.
— Ну конечно, конечно, позовите.
Пригласили на просмотр. Наташа Гундарева вошла, произнесла: «Здравствуйте».
Я увидел девочку, девушку, похожую на три солнца, три батона, на три пирога с вареньем. Искал тоненькую изящную актрису, а передо мной стояла толстушка, немножко косолапая, задорная, вся в веснушках. Гундарева начала читать, и я понял, что лучшей Марфиньки и быть не может. Все мои режиссерские фантазии рухнули в один момент. В каждом своем движении она была предельно естественна, искренна, забавна, и это меня совершенно покорило.
Очень скоро обнаружилось Наташино абсолютно недетское, острое, зрелое, я бы сказал почти мужское восприятие жизни. Во время репетиции в присутствии великой старухи Малого театра Елены Митрофановны Шатровой, лауреата Сталинских премий, Народной артистки СССР, Наташа произнесла нецензурное слово — не специально, чтобы привлечь внимание или грубо выразить несогласие, а выругалась по смыслу ситуации.
Это было не принято в стенах академического Малого театра, да еще в присутствии Елены Митрофановны. Шатрова повернулась к Гундаревой, эффектным жестом остановила репетицию и хорошо поставленным голосом произнесла:
— Голубушка, у нас не употребляют такие слова.
Наташа, ни секунды не задумываясь, ответила:
— Елена Митрофановна, спуститесь на этаж ниже, там три алкоголика на вахте в эту самую минуту беседуют.