Я был счастлив, что мог занять в главных ролях Наташу Вилькину и Сережу Шакурова, которые оставались безработными.
Вскоре меня пригласили сразу в пять московских театров, а потом отказали: секретарь Московского горкома партии Шапошникова наложила вето на мою работу в Москве. Написал письмо министру культуры СССР Екатерине Фурцевой с просьбой разобраться, но не отправил, не успел. Тоня прорвалась к ее личному секретарю, плакала, рыдала и по-бабьи подружилась с этой замечательной женщиной, так что у нас в Министерстве культуры появился союзник. Когда встал вопрос о приеме меня в Малый театр, все заместители министра были против.
Секретарь что-то сказала Фурцевой, та вмешалась, и я получил работу.
На сцену Малого еще выходили столпы театра — подлинные аристократы, великие старики и старухи. Они себя такими не считали. Но — были. Помню, как праздновали тридцатилетие Победы. Все очень торжественно: президиум, поздравления, гости, начальство из горкома партии. В заключение — объявление, что в фойе будут вручать подарки фронтовикам. В списке имена директора театра Михаила Царева, главного режиссера Бориса Равенских, других Народных артистов СССР. Председательствующий для проформы обратился к залу:
— Кто-нибудь хочет выступить?
И тут на сцену, не торопясь, всем своим видом показывая: «Рано засобирались, господа, придется меня выслушать», — поднялся Борис Бабочкин, легендарный исполнитель роли Чапаева.
Элегантный (костюмы покупал в Париже), на лацкане пиджака — звезда Героя Социалистического Труда. Положил на трибуну свои пергаментные аристократические ладони и сделал зловещую паузу. Зал замер.
— Я на фронте не был и потому от предложенного подарка отказываюсь. Как говорится, не имею права, — четко произнес Бабочкин. Опять пауза. С садистской неторопливостью «Чапаев» продолжил: — Но ведь насколько я знаю, и вы, Михаил Иванович, и вы, Борис Иванович, — он обратился к Цареву и Равенских, — на фронте не были ни одной минуты. Как же вы намереваетесь получать подарки, предназначенные фронтовикам?
Спустился с трибуны в полной тишине и вышел из театра. Он и умер как великий человек: вел «Волгу» и, уже будучи мертвым, остановил автомобиль возле «Метрополя».
А Игорь Ильинский? Министр культуры СССР, кандидат в члены Политбюро Петр Нилович Демичев принимал худсовет Малого театра:
— Проходите, товарищи, садитесь. Сейчас вам принесут чайку. Попьем, поговорим...
В ответ раздается голос Ильинского:
— Посидим, попьем и разойдемся с тем, с чем при-шли.
В то время так шутить не смел никто.
Год за годом, месяц за месяцем Ильинский терял зрение. Выходил на сцену, ориентируясь только на голос, дыхание партнеров, но был предан театру до самого конца.
Сейчас же молодежь даже на репетиции не приходит, предпочитая съемки в сериалах.
Но вернусь к личной жизни. Она не стала проще, несмотря на то что с бытовой точки зрения все у нас наладилось: квартира, постоянная работа, материальный достаток. Слишком на многое я, Тоня и теща Лидия Федоровна смотрели по-разному. В семье беспрерывно возникали разногласия, и моя мать, приезжающая погостить, надо честно признаться, только усугубляла ситуацию. Мне же не доставало мужества и сил все поставить на свои места.
Чаще всего мама, Тоня и теща спорили на тему Олиного воспитания. Между свекровью и невесткой редко встречается взаимопонимание, а что говорить о еврейской среде, где связь между детьми и родителями значительно сильнее, чем просто кровная.
Мой отец рано ушел из жизни, я был маминым мальчиком, ее сыночком, ее всем. За первые два года учебы в Москве написал ей триста открыток! При каждой возможности садился в поезд и ехал в Минск, девушки приглашали встретить Новый год, но мне и в голову не приходило отметить праздник без мамы.
После очередного скандала я решил уйти. Это ужасно, но в тот момент меня совершенно не беспокоило, какую боль причиняю Тоне. Не понимал, что такое семья, не захотел остаться даже ради ребенка, просто у-хо-дил.
Собрал вещи, стал застегивать чемодан, и тут ожил телефон. Звонил мой старейший друг режиссер Николай Мокин, муж известной актрисы Людмилы Арининой, прошедший войну, тюрьму, алкоголизм, смерть ребенка.
