Но о том, что не пошел во МХАТ, ни минуты не жалел. В «Современнике» Волчек сразу предложила мне главную роль. Предстояло сыграть первого секретаря горкома партии в пьесе Гельмана «Обратная связь». Галина Борисовна человек дотошный. Она созвонилась с первым секретарем Бауманского райкома партии Сергеем Александровичем Купреевым (наш «очаг культуры» находился на его территории) и попросила меня поднатаскать. Помню, как я, сопля, которого не приняли бы в свою компанию даже райкомовские комсомольцы, важно восседал на заседаниях бюро, впитывал их особую атмосферу, копил эмоции.
На репетициях Волчек требовала мощной, безумной энергетики, ведь мой герой воевал с обкомом партии. А я поначалу комплексовал, зажимался рядом с Олегом Табаковым, Валентином Гафтом, Игорем Квашой, Петром Щербаковым.
Но потом понял: надо все послать к черту, не смотреть по сторонам. И роль пошла. Кстати, пьеса Гельмана была чуть интересней телефонной книги, но в руках великолепного мастера Галины Борисовны Волчек трансформировалась в антисоветскую крамолу. Управлению культуры мы сдали спектакль лишь с третьей попытки, а когда ездили на гастроли, региональные партийные царьки запрещали его играть, только секретарь Томского обкома попросил дать два спектакля вместо одного.
Постановка получилась резонансная, и Волчек была на седьмом небе от счастья. Ведь параллельно с нами «Обратная связь» шла у Ефремова во МХАТе, а наши театры постоянно соревновались, чей спектакль лучше. Меня тогда сравнивали — страшно сказать! — со Смоктуновским. Роль борца за светлые идеалы Ефремов доверил именно ему.
Через некоторое время судьба свела нас с Иннокентием Михайловичем на съемках телефильма «Поздняя любовь» Леонида Пчелкина, где он играл несчастного адвоката Маргаритова, а я — его непорядочного помощника Дормедонта.
Оказалось, в молодости Иннокентий Михайлович тоже играл эту роль. Каждую реплику, жест Смоктуновский выверял до миллиметра, поэтому постоянно останавливал съемку и начинал меня учить, как и что надо делать. Учил, учил и заучил. В очередной раз, когда Иннокентий Михайлович пытался втолковать, насколько я не прав в трактовке роли, у меня вдруг вылетело: «Да пошел ты на х...р!» Разругались мы в пух и прах. Больше замечаний Смоктуновский не делал, но вне съемочной площадки перестал меня замечать.
«А мне по фигу! — возмущался я про себя. — Не замечаешь — и не надо. Достал!» По молодости был взрывной и безумно конфликтный, за что себя корю. Только с возрастом подуспокоился. Недавно пересматривал «Позднюю любовь» и ужаснулся своей игре. А тогда казалось, что все отлично и Смоктуновский просто цепляется, самоутверждается за мой счет. Но гениальному артисту это было незачем. Просто Иннокентий Михайлович был перфекционистом, стремился достичь в актерской игре идеала и элементарно хотел помочь менее опытному коллеге. С Леной Смоктуновский потом снимался у того же режиссера Леонида Пчелкина в картине «Сердце не камень». Но меня в нее уже, разумеется, не позвали.
Вернусь к «Современнику». Не припомню, чтобы где-то труппа готова была принимать новичков с распростертыми объятиями, и мой бывший театр — не исключение.
Конкуренция в актерской среде жесткая, предложение всегда превышает спрос. Когда я пришел, труппа «Современника» насчитывала пятьдесят человек и делилась примерно пополам — на тех, кто играет главные роли, и помсостав. Открытой вражды по отношению ко мне не было, битое стекло в ботинки не засовывали, как случалось в других театрах. Но и особых симпатий никто не проявлял: иду по коридору, навстречу кто-то из мэтров, естественно, я здороваюсь, а в ответ лишь холодно кивают головой, всем видом демонстрируя, что место мое — десятое с краю.
Но Галина Борисовна в меня поверила. Она всегда была для актеров эдакой матерью-волчицей. Знала по именам всех наших жен, мужей, детей, вникала в семейные проблемы. Если требовалась помощь, особенно с лечением, никогда не отказывала.
То, что труппу не захлестывали интриги, ее безусловная заслуга. В этом смысле в театре ничего не поменялось с годами. В «Современнике» все было просто: пока артист не сыграл что-то стоящее, коллектив его всерьез не воспринимает. Если показал, на что способен, значит, достоин уважения. Тебе начинают улыбаться даже билетеры. Мне повезло: одновременно с «Обратной связью» я готовился играть главную роль в постановке «НЛО». Моими партнерами стали Мишка Жигалов и Марина Неелова. Премьера была громкой. Мэтры «Современника» оценили мою работу, стали здороваться. А с Мариной работа нас потом сводила еще не раз. Она замечательный, приятный, несклочный человек. Неелова всегда знала себе цену, пахала как проклятая, капризничать, «включать звезду» ей было недосуг.
Главным испытанием актерских отношений были гастроли. Мы тогда много колесили по стране. Выезжали, к примеру, в Волгоград и месяц там жили, играли спектакли, еще и репетировали новые. А вечерами в гостинице собирались веселые компании и «гудели» допоздна. Честно признаюсь, выпивали мы крепко. Но только после работы. Пьяным я ни разу не выходил на сцену, ни-ког-да! А в свободное от работы время... Старшие поначалу тусовались отдельно от молодежи. Но когда градус настроения повышался, шли «в народ». Сидим мы однажды с Костей Райкиным и Гариком Леонтьевым, ведем беседу о своем месте в искусстве, вдруг распахивается дверь, на пороге Кваша:
— Ребята, примете в компанию?
— Конечно, Игорь Владимирович, о чем речь!
