(Кстати, когда картина все-таки вышла на экран и была даже удостоена Государственной премии, отец получал мешки писем от недовольных сограждан, пафос которых сводился к похожему: мы не жили так бедно и где вы видели такие обшарпанные улочки? В 2007-м я побывал в Астрахани на той улице, где проходили съемки «Лапшина», там мало что изменилось, бараки стоят на том же месте. Парадокс.)
У отца было два варианта решения проблемы: либо, согласившись на поправки, изуродовать фильм, либо отказаться, и тогда его детище отправится на полку. Он выбрал последнее. Родителям это решение далось очень тяжело. Я помню только тихие ночные разговоры без конца, обсуждения до утра.
Тем, кто наблюдал, как жестко порой отец ведет себя на площадке, как повышает голос, иногда и «посылает» нерадивых работников, трудно понять, что художник на самом деле достаточно тонкое и воздушное существо.
Отец тогда впал в тяжелейшую депрессию.
Он всегда был человеком страстным: если кого-то любил, то всем сердцем, если ненавидел, то так же сильно. Когда «Лапшина» закрыли, папу предали многие друзья.
Ситуация с «Лапшиным» случилась накануне его дня рождения. И вот наступило двадцатое июля, а телефон молчит. Из съемочной группы позвонил лишь Андрей Миронов, поздравил, попросил держаться. Позвонили Курляндские. Папа тогда страшно переживал, мама пыталась его успокаивать.
Вечером позвонил Мельников:
— Света, ну как там Леша?
— Лежит, не хочет никого видеть.
— Передай, пусть встает, стол накрыт, мы вас ждем. Отказ не принимается.
А на следующий день мы уехали на дачу, где телефон тоже молчал в течение многих месяцев. Коллеги боялись общаться с папой: а вдруг дружба с опальным режиссером негативно отразится на их собственной карьере?
Когда фильм разрешили, «друзья» объявились снова. Но отец не мог смириться с тем, что в киномире такое поведение норма, и если не вычеркнул этих людей из своей жизни, то уж точно не испытывал к ним прежних чувств.
— Существенный вопрос: если отцу не давали работать, на что же вы жили?
— Не стоит забывать: большими тиражами издавались книги деда, а папа унаследовал на них авторские права. Нам всегда помогал и дедушка по маминой линии. Ее родной отец погиб на войне, маму воспитал отчим, писатель Александр Борщаговский. (Напомню, по его повести сняли знаменитый фильм «Три тополя на Плющихе».) Александр Михайлович относился к ней как к родной дочери, очень всех нас любил. А еще родители подрабатывали сценариями. Написали «Торпедоносцев», «Жил отважный капитан» и другие.
Мы не бедствовали, однако и роскошной жизни не вели. Родители вообще спокойно относились к материальным ценностям, носили хемингуэевские свитера, джинсы. Они шестидесятники, для которых деньги никогда не были доминантой.
Говорили: если б не стали режиссером и сценаристом, пошли бы работать следователями. И не для того чтобы стричь купоны с мелкого и среднего бизнеса, а чтобы помогать людям, попавшим в сложную ситуацию.
Самое голодное время наступило для родителей, когда Советский Союз рухнул и пришли девяностые. Кино тогда не снимали, в кинотеатрах открывали мебельные салоны. А мне уже шестнадцать, хотелось красиво одеваться, чтобы произвести впечатление на какую-то девочку. Уже и не вспомню ее имени. Помню только, что шел с ней встречаться, надев единственную приличную вещь в гардеробе — откуда-то привезенный зеленый вельветовый пиджачок. Но на улице шел дождь, поэтому пришлось, чтобы его не испортить, нацепить еще и куртку.
