Поступил в театрально-литературный класс. А вместе с аттестатом нам выдали трудовые книжки, зачислили в только что открывшийся Театр комедии и драмы для детей и молодежи на Весенней. И приняли на заочное отделение Екатеринбургского театрального института.
Через год после школы я и поехал на Сахалин. Зарабатывать начал с тринадцати лет: вначале в летних трудовых бригадах, затем на автобазе. А на рыбзаготовках сулили приличный заработок. Нам обещали по двадцать пять тонн рыбы в день, но год выдался неурожайным и приходило не больше пяти. Все два месяца прожили в бараке, ели только рыбу — вареную, пареную, тушеную. Морковка и яблоки считались деликатесом, их дарили друг другу на дни рождения. Денег не было, обратных билетов тоже, паспорта хранились непонятно где.
Зато были разговоры до утра и песни под гитару. Потрясающие пейзажи — море, дюны, развалины японских пагод. А также то самое предсказание, которое сбылось уже через полгода.
Вернее, свою «пиковую даму» я встретил как раз на Сахалине. Наташа была на одиннадцать лет старше, растила семилетнего сына Максима. Тоже жила в Кемерово. Чувства между нами вспыхнули сильные, и вернувшись домой, я совсем растерялся. Метался между двумя девушками — прежней и новой, между тремя компаниями — театральной, районной и сахалинской. Совершенно не понимал, что делать, и решил уйти в армию. Тем более что на меня уже чуть ли дело не завели об уклонении от военной службы. Сибиряков часто призывают в кремлевский полк, и я уже представлял себя на страже Мавзолея, но Наташа сказала: «Я беременна.
Ты собираешься жениться?»
Я не то что не раздумывал — не задумывался. Был влюблен. Конечно, заводить семью, да еще с двумя детьми, в девятнадцать лет — без образования и надежного заработка — довольно легкомысленно. И в глазах Наташиной мамы нет-нет да и мелькал вопрос: «Мальчик, зачем тебе такие заботы?» Но у меня не было ощущения, что взваливаю на спину какую-то ношу. Не скажу, что собой тогдашним горжусь: по большому счету, я просто воспользовался возможностью сбежать.
Родители мои никогда не были партийными, но распад государства и смена жизненных ориентиров их подкосили. Оба как-то потерялись. Невинная бражка сменилась техническим спиртом, который стоил дешевле еды, а продавался в любом подъезде.
И мать, и отец начали пить. Причем в какой-то момент они совершенно утратили общий язык и бухали уже поодиночке.
От беззаботного детства и чувства защищенности, которое всегда дарила семья, остались лишь воспоминания. Однажды еще совсем мальчишкой я увел ребят со двора на Луну. Вышли мы часов в восемь вечера, топали, топали и набрели на насыпь щебня высотой с девятиэтажный дом. Долго по ней карабкались, а когда взобрались, на небо уже вышел месяц. Ну, я и объявил ребятне, показав вниз: «Там Земля, а мы — на Луне». Помню, какое чувство щемящей тоски испытал, ведь мама, папа и Женька остались далеко внизу... Подумал: как же без них?
Но теперь я старался как можно реже бывать дома, с утра до вечера пропадал в театре. Женька уже женился, у них со Светланой родился сын Руслан.
Жили мы все вместе, теснились в одной квартире вшестером. В год окончания школы я собирался отмечать новогодний праздник с приятелями. У брата, видимо, были свои планы. Оставлять Руську на родителей было страшно. И Женька заявил:
— Никуда не пойдешь!
Я уперся:
— Пойду!
Когда аргументы кончились, брат предъявил самый главный — влепил пощечину. Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я молча собрался и ушел. Через три дня вернулся. Женька первым сказал: «Прости меня, пожалуйста, был неправ, но и ты пойми...» Я все понимал.
Со свалившимся несчастьем мы с Женькой пытались справиться вместе. Я орал, вытаскивал из каких-то сомнительных квартир отца, бегал по городу в поисках матери, тащил ее чуть ли не на руках через весь район... Помню, как меня трясло, когда приехал забирать папу из «психушки» после того, как он впервые «схватил» белую горячку и вышел со второго этажа через окно. Отец на полном серьезе говорил, что за ним следят инопланетяне: «Вон там, видишь, сидят с фотоаппаратом и прямо из космоса читают мои мысли». Наверное, родителей можно было закодировать... Но в какой-то момент я понял: либо должен положить на эту борьбу всю свою жизнь, либо просто отойти. И сбежал к Наташе.
По первому образованию Наташа физик, а когда мы познакомились, она получала второе, психологическое, в Санкт-Петербурге.
Я уехал с ней на сессию в надежде как-то зацепиться в культурной столице. На институт, по сути, наплевал. Даже из театра не решился уволиться по-людски: подсунул заявление под дверь кабинета директора.
В самом начале 1994 года я вселялся в свой первый «казенный» дом: это была комната в общаге в Петергофе, которую выделили Наташе. Туалет в одной стороне коридора, единственная на пять этажей кухня — в другом. Душ тоже один, и в нем моется еще и расположенная по соседству воинская часть, в которой как раз перекрыли воду.
Впервые попав на Невский проспект, подумал: «Люди, как вы можете ходить не поднимая головы, когда вокруг столько прекрасного?» Витя Логинов из кемеровской «хрущевки» был очарован величием Петербурга.
