«Если бы пес просился в дом, я бы не пустила, — призналась мама, — но он стоял и спокойно ждал моего решения. И тогда я сказала: «Ладно, заходи».
Я осталась одна в квартире и была безмерно счастлива: получить в единоличное пользование такую жилплощадь, шутка ли? Тогда я уже училась в ГИТИСе. О том, что собираюсь в артистки, родителям даже не намекала. Но в глубине души казалось, что справлюсь. Хотя поводов для таких нескромных мыслей было раз, два — и обчелся. Однажды папа задействовал нас с Мишей в спектакле «Здравствуйте, господин де Мопассан». Мама играла графиню, которую муж заставлял без конца рожать и так замучил, что она объявила: один ребенок — не от него. И граф — Виктор Гвоздицкий — пытался определить из целой кучи детей, кто именно. Брат был совсем крохой, мало что запомнил, а мне понравилось.
Гвоздицкий постоянно импровизировал, я никогда не знала, что ждет на спектакле, это дарило ощущение непрекращающегося чуда. Был у меня и киноопыт. Мама должна была играть в картине «Прощальные гастроли», к нам домой пришел режиссер Виталий Дудин и позвал меня на небольшую роль проводницы. В картине снималась Элина Быстрицкая, но возник конфликт и на ее место пригласили Людмилу Гурченко. Основной материал уже отсняли, она играла одна, без партнеров, на крупных планах. Если остальные актрисы обращались друг к другу, то она — только к камере. Единственная парная сцена была со мной. О Гурченко много чего рассказывали, но я не заметила в ней ни снобизма, ни позерства. Работала сосредоточенно, даже ко мне отнеслась с уважением. Когда сцену отсняли, сказала: «Молодец, девочка.
Смешная проводница получилась».
Так или иначе, свои планы я держала при себе. Папа все время рассуждал о каких-то уважаемых профессиях, например переводчика. И только Шац сказал:
— Готов поспорить, она будет актрисой.
— Да с чего ты взял? — изумились родители. — Она же никогда об этом не говорила.
— А вот увидите.
Шурик оказался прав. Я поступила на курс Петра Наумовича Фоменко. Хотя отправляясь в ГИТИС, знала лишь Николая Фоменко из телевизора. Моя образованность вообще оставляла желать лучшего.
Еще на экзаменах, встретив меня в коридоре, Фоменко спросил:
— Устали, наверное?
— Это неважно. Волнуюсь: поступлю ли?
— «Если бы знать, если бы знать», — улыбнулся Петр Наумович. — Откуда фраза?
Я и понятия не имела, что это знаменитая чеховская реплика из «Трех сестер». Краем уха слышала, что Фоменко как раз ставит «Без вины виноватых», и выдала:
— Островский?
— Ну, как тебе сказать, — покачал он головой. — Почти угадала.
В те годы я считала, что одеваюсь очень женственно: в длинное, летящее, разноцветное.
